Свадьба в Беляевке

Выскочившая из подворотни рыжая, со свалявшейся на животе шерстью собачонка прервала диалог. Она с ожесточённым остервенением набросилась на пришельцев, писклявым, захлёбывающимся лаем заявляя свои права на территорию. Дворняжка, согнав со своей вотчины посторонних, с чувством выполненного долга помчалась прочь, равнодушно виляя хвостом, не желая рвать глотку за остальных.

Жульдя-Бандя принял ассигнацию, сложил вдвое, схоронив в заднем кармане брюк.

- Как всё запущено, - поражаясь убогости провинции, тяжело вздыхая, констатировал Фунтик.

- А вы думали, здесь быки во фраках пасутся?..

…Огороженный плетнём розовый дом находился рядом. Ворот во дворе не было. Слева плетень обнимал низенькую выбеленную кухоньку, справа - дом, пожалуй, самый величественный на хуторе.

На углу дома из земли произрастал высокий погреб, стены которого также были покрыты цементной «шубой». Стены не удостоились покраски, безликим серым монолитом демонстрируя унылую пресную крестьянскую действительность.

Между домом и кургузенькой кухонькой - широкий проход, заросший лебедой, которую к свадьбе скосили, отчего вдоль плетня остались лишь коротенькие пенёчки. Длинная широкая скамья на улице свидетельствовала о радушии хозяев, легко переносивших хуторские посиделки.

Беззаботные, отъевшиеся на колхозных харчах воробьи, оттого и жизнерадостные, весело чирикали, купаясь в дорожной пыли.

У плетня, рядом со скамейкой, в тени огромных, как сковорода, листьев лопуха молча скорбели по своему кочету Самураю куры. Устроившись в овальных лунках, периодически вздрагивали от блох и въевшихся под кожу клещей-кровососов.

Самурая давеча задавил на «ковровце» Упырь - Витька Самохин, за то, что тот клюнул его в интимное место. Упырь клялся и божился, что Самурай сам кинулся под колеса, иначе дорога на свадьбу ему была бы заказана.

Впрочем, он и на самом деле серьёзно пострадал: левое яйцо у него распухло и отливало фиолетом, как созревающий баклажан. Упырю соболезновали даже больше, чем несушкам, утратившим павшего за любовь пернатого рыцаря.

Бабы принимали чужую боль, как свою, а он, желая к себе сострадания, тем, кто помоложе, показывал увечье. И сердобольные соседки в качестве обезболивающего выделяли великомученику поллитру самогонки.

Глава 4. Непрошеные гости

Жульдя-Бандя легко, как в тёплую июльскую воду, ступил на территорию частного крестьянского владения.

Ступил и Фунтик, но тяжело и осторожно, как на взявшуюся коркой навозную жижу. Чуть поодаль, вполне доверяя своему сумасбродному взбалмошному другу получить по морде первому. Он нервно озирался, стараясь найти наиболее лёгкий и безопасный путь к отступлению. Предпочёл держаться ближе к правой стороне плетня, в проходе, уводящем в глубь двора.

Сиганув через плетень, можно было пересечь палисадник по диагонали. На пути, однако, стояла рукотворная преграда из нескольких кустов роз. Потом снова через плетень, а там - спасительное поле пшеницы. Фунтик настолько увлёкся идеей бегства, что иной исход казался ему из разряда чудес.

Косоуры под навесом крыльца к свадьбе уладили резьбой, которую сотворил, по пятёрке за каждую, Бурбурыч - Новосельцев Борька, Борисыч по отцу. За что и получил такое прозвище.

В честь грандиозного события, дабы подчеркнуть величину торжественности, на крыльце дома прикрепили красное знамя, позаимствованное в сельсовете. На нём - лик вождя мирового пролетариата, вышитый золотой нитью, и серп с молотом в объятиях снопов пшеницы. Полотнище окаймлено жёлтой бархатной тесьмой с кистями.

Двор к свадьбе очистили от «бисквитов», произведённых коровой Изаурой и тёлкой Розалиндой. Изаура, культовая корова, была стара, но на зависть всему хутору давала по три цеберки молока в день. И это из года в год переносило её «экскурсию» на бойню.

Латиноамериканские слезоточивые сериалы проникли и в этот, богом забытый казачий хутор, отрывая пролетариев от суровой действительности. Мудрые правители стали кормить народ мыльными операми, заставляя баб плакать не над собственной хронической нищетой и безысходностью, а над вымышленной, импортируемой из-за океана…

…В свадебных приготовлениях более остальных усердствовал Упырь, неся трудовую повинность за убийство Самурая. Перетаскал со двора в сарай уголь, вычистил в хлеву, отремонтировал кормушку для свиней, покрасил собачью будку, а уборную - снаружи и изнутри. Заодно потравил опарышей, изрядно залив проклятых соляркой.

Отпас два дня хуторское стадо: за Изауру и Розалинду. Да так разохотился, что, ко всему, перевёз ко двору скирды сена за лиманом, за что Веркой Матюхиной, мамашей жениха, был полностью реабилитирован и, поговаривают, щедро вознаграждён. Как сплетничала соседка баба Нюра, старшая из «трёх девиц», «Верка Упырю на радостях зализала все раны», имея в виду нанесённые Самураем.

Гости, а их было никак не меньше полутора сотен, в полной боевой готовности нетерпеливо дожидались от тамады приказа «повторить». Предстояла самая сложная и ответственная часть обряда, и гости должны были быть подготовлены к расставанию с деньгами.