Свадьба за свадьбой

Я-то сам во всяком случае был очень спокоен, в тот вечер и все эти годы; до тех пор пока совсем недавно я не влюбился в Натали, я неизменно был очень спокойным человеком или, по крайней мере, мне так казалось. Так вот я разыгрывал на сцене себя самого, такой я из себя делал спектакль. Мне думается, смерть — всегда проявление спокойствия, так что в тот вечер я, должно быть, в некотором роде совершал самоубийство.

За несколько недель до этих событий в городе разразился скандал, дошло даже до суда, и об этом с осторожностью писали в нашем еженедельнике. Слушалось дело об изнасиловании. Фермер, нанявший к себе в дом молодую девицу, услал жену в город за продуктами и, покуда ее не было, затащил девушку на верхний этаж и изнасиловал; он сорвал с нее одежду и даже избил, прежде чем заставил уступить своей похоти. Потом его арестовали и привезли в город, и в ту самую минуту, когда я стоял на коленях перед телом своей будущей жены, он сидел в тюрьме.

Я заговорил об этом, потому что вспомнил, что тогда, стоя на коленях, я вдруг подумал: ведь есть связь между тем человеком и мной. «Я тоже совершаю насилие», — подсказывало мне что-то внутри.

Женщине, которая сидела передо мной, такая холодная и белая, я сказал нечто совсем другое.

«Вы понимаете, сегодня вечером, когда я в первый раз вошел к вам без одежды, это получилось случайно, — сказал я. — Я хочу, чтобы вы понимали это, но хочу я, чтобы вы понимали и то, что, когда я вошел к вам во второй раз, это не было случайностью. Я хочу, чтобы вы поняли все это, всё разом, и после этого хочу просить вас выйти за меня, дать согласие быть моей женой».

Вот что я сказал и, сказав так, взял ее за руку и, не глядя на нее, продолжал стоять на коленях у ее ног, ожидая, когда она заговорит. Пожалуй, если б она заговорила тогда, пускай для того только, чтоб меня осудить, — пожалуй, тогда все бы и обошлось.

Она ничего не сказала. Теперь я понимаю, почему ей было это не по силам, а тогда не понимал. Я всегда, признаюсь, был нетерпелив. Время шло, а я ждал. Я был подобен человеку, который с огромной высоты упал в море и чувствует, как погружается все глубже и глубже. Понимаешь, в море на человека давит исполинский груз, и он не может вдохнуть. Я думаю, что если человек вот так вот рухнул в море, то сила его падения со временем иссякает и он останавливается в своем погружении, а потом вдруг снова устремляется к поверхности.

И со мной тоже творилось нечто подобное. Я совсем недолго простоял так на коленях, и вот взял да вскочил. Я подошел к двери и распахнул ее, и там, как я и ожидал, стояли мой друг и его сестра. Я, должно быть, показался им в ту минуту почти веселым; может, потом они думали, что то была веселость безумца. Не могу сказать наверняка. После того вечера я никогда не возвращался в их дом, и мы с моим бывшим товарищем начали избегать общества друг друга. Не стоило опасаться, что они разболтают кому-нибудь о произошедшем — из уважения к гостье, ты понимаешь. Женщине не о чем было беспокоиться, если они сумеют держать язык за зубами.

Как бы то ни было, я стоял перед ними и улыбался. «Ваша гостья и я попали в неловкое положение из-за целой цепочки нелепых случайностей, которые, быть может, случайностями не выглядели, и теперь я предложил ей выйти за меня замуж», — сказал я очень торжественно, повернулся к ним спиной, вышел из дома и отправился в дом своего отца, где с величайшим спокойствием взял пальто, шляпу и саквояж. «Придется идти в гостиницу и оставаться там до тех пор, пока отец и мать не вернутся». — подумал я. Зато я знал, что не разболеюсь из-за событий этого вечера, а ведь незадолго до того был в этом уверен.

3

— Я вовсе не хочу сказать, что после того вечера сознание мое прояснилось, но, когда остались позади этот день с его приключениями, а следом и другие дни и недели, а из моих тогдашних поступков не вышло ровным счетом ничего особенного, я больше не мог оставаться в том же приподнятом состоянии, что и тогда.

Джон Уэбстер перевернулся на полу у ног дочери, чтобы лечь на живот к ней лицом, и, устроившись, посмотрел на нее. Он уперся локтями в пол и подбородок положил на сомкнутые руки. Было что-то дьявольское, что-то необычайное в том, как его тело наполнилось юностью, в том, как безоговорочно добился он своего с дочерью. Он, видите ли, ничего особенного от нее не хотел и предавался ей всем сердцем. На время он позабыл даже Натали, даже свою жену, которая лежала на постели в комнате за стеной и, должно быть, страдала, по-своему, немо, так, как он сам не страдал никогда; она для него в эту минуту попросту не существовала.