Свадьбы

- С послами татарскими сделать то же, что крымский царь делал в Крыму с русскими. Крымскому царству пора дать урок. Воевать с крымцами думные готовы, не щадя живота.

Стольники, стряпчие, дворяне московские тоже крикнули:

- Рады стоять за русскую правду, не щадя голов своих.

Купцы сказали:

- Посылку казны крымскому царю прекратить, расходовать ее на служилых людей, которые стоят против басурман. Платить ли, нет ли по вымученным с послов кабалам - государева воля, а над татарскими послами чинить то же, что учинили в Крыму над русскими. Для памяти.

Духовенство вопрос об отмщении отклонило: духовенству о том говорить непригоже. Платить ли государю по вымученным кабалам или нет - дело государя, но можно и заплатить: казна не оскудеет. В дальнейших же поминках - отказать. Деньги тратить на укрепление порубежных городов.

Поздно вечером татарскими делами занялся и государь. В царевой комнате сидели князь Иван Борисович Черкасский, Федор Иванович Шереметев, патриарх Иоасаф и сам Михаил Федорович.

Распоряжался в разговоре князь Черкасский, Шереметев грубоватые решения канцлера будто бы оглаживал только, а потом вдруг становилось ясно, Черкасский хотел, может быть, того же, да не теми средствами. Патриарх и государь молчали.

Аталыка Осана решили попугать: мол, ни корму тебе, ни питья - и под замок. Вымученные 1900 рублей надумали отдать, пусть хан видит: русский царь не мелочен, у него одна забота - о мире. Поминки государь будет посылать, но отдавать казну русские впредь будут на размене послами.

Михаил Федорович, глядя в окошко, сказал, выслушав все это:

- Хорошо придумано. Спасибо вам за труды. Я со всем согласен, только вот 1900 рублей посылать хану не надо.

Как бы он на следующий год вдвое против этого не запросил.

- Великий государь… - начал Шереметев.

- Нет, нет! - остановил его безвольным жестом Михаил Федорович. - Так будет лучше, как я сказал… Иван Борисович, глянь-ка, у тебя глаза острые, не зарево ли?

- Зарево, государь.

- Это где же?..

- Должно быть, в Скороде, на Яузе.

- Господи помилуй! - патриарх перекрестился. - Опять Налейка горит.

- Вот уж воистину - Налейка! - усмехнулся Шереметев. - Где пьют, там и горит.

Пошли смотреть пожар. Поднялись на Ивана Великого.

Тревожно звякали колокола. Металось пламя, пламя захлестывали то ли тени, то ли клубы дыма. Слышался треск, плач, крик пожарных.

Горело в Москве часто, но такой пожар был событием.

- Всю слободу охватило! - всплескивал руками патриарх. - За грехи, на соборе мести требовали татарам, вот и наказаны.

Князь Черкасский ушел командовать стрельцами, на такой пожар нужно целое войско.

Федор Иванович Шереметев глядел на огонь набычась, молча. Михаил Федорович молился.

На колокольню забрался Морозов с царевичем Алексеем.

Патриарх обрадовался мальчику, положил ему на плечи руки и стал нашептывать поучения.

- За грехи все это. Стрелецкая слобода горит, там ведь пьяницы все. Вот господь и наказал.

- Дальше бы хоть не пошло! - вздохнул государь. - Узнать надо, унимают пожар или нет?

Узнавать пошел Шереметев.

Вскоре на колокольню поднялся перепачканный свежей сажею, в прожженной одежде боярин Никита Иванович Романов.

- Государь, дороги огню нет. Дома вокруг пожара разобрали,

- Люди не погорели?

- Самая малость, государь. Но по миру многие пойдут.

- За грехи все это! - настойчиво повторил патриарх, мрачно косясь на одежды Никиты Ивановича.

Романов был в излюбленном немецком платье, статный, ловкий.

Глянул на патриарха - знал, как не любит отче заморское, - усмехнулся и пошел по кругу.

- На погорельцев.

Государь снял с пальца перстень, Алексей зыркнул на отца, на воспитателя глазенками и сбросил с плеч расшитый золотом кафтанчик.

- Молодец! - похвалил Никита Иванович.

- Бог тебя не забудет, отрок! - патриарх благословил царевича, хотел еще что-то сказать, но шапка была перед ним. Расстегнул мантию, снял с груди крошечный крестик и, чтоб кто чего не подумал, опуская крестик в шапку, сказал:

- Золотой, на золотой цепочке!

Оглядел прогоревшую одежду князя, покрестился.

- Слава богу! Погибло поганое платье хорошего боярина.

Никита Иванович улыбнулся и шепнул Иоасафу:

- Ваше святейшество, у меня еще две смены есть.

- Знаю, сын мой, знаю.

Наутро Никита Иванович был у царя по делам погорельцев и заодно сообщил:

- Мой дом вдали от пожара, да пока я чужое добро спасал, свое проморгал. В подголовнике деньги лежали - так денег воры не взяли, а вот сундучок с моим немецким платьем унесли.

- Диво! - царь маленько глаза потаращил да и сощурил их тотчас, вспомнил вчерашний разговор патриарха с боярином.

“Неужто?” - подумал и посмеялся про себя.

В слободке Налейка стучали топоры. В Царьгороде за белой стеной с утра шум, здесь погорельцы, торгуясь до темных кругов в глазах, покупали: кто срубы, кто готовые разборные избы - и везли к своему пепелищу строиться ваново.

Глава седьмая