Свадьбы

- Приготовьте дочь мою Джарелхан-султан к свадьбе.

О согласии кетхуды-бея не спрашивали.

*

Кетхуды-бей принял нежданное решение Ибрагима как милость аллаха. Знать бы ему, что уже заказан медленнодействующий яд, которым его отравят ровно через месяц после свадьбы, знать бы ему, что умирать он будет в мучениях и страдания его будут длиться более двух недель.

К Ибрагиму во внутренние покои явилась валиде Кёзем-султан.

- Великий падишах, у меня горькая обязанность приходить по справедливым и важным для государства ходатайствам.

Ибрагим глядел на мать исподлобья. Перед ним была книга неприличных изображений. Кёзем-султан вздохнула: у Мурада любимая книга была другая - трактат Кучибея Гёмюрджинского.

- О сын мой! - заломила в отчаянии руки Кёзем-султан, - ты совершенно забыл и всячески обходишь вниманием свою первую жену, а ведь у нее растет наследник. Ты же приблизил к себе наложницу-христианку.

- Что ты хочешь?

- Твоя жена сообщила мне, что великий падишах ни разу не взглянул на своего сына.

- Хорошо, я пойду и взгляну.

Ибрагим поднялся, похудевший, с обвисшей кожей, как некое существо, сунутое в мешок не по росту; он прошел мимо матери в сады Сераля, ибо слуги знали, кого он хочет видеть, и открывали перед ним нужные двери.

Его жена в диадеме из алмазов ждала его с ребенком на руках.

Ибрагим взглянул на личико малыша: маленькое, сморщенное.

- Чего вы от меня хотите? - спросил Ибрагим жену.

- Я хочу, чтобы вы оставили свою гяурку и обратили свое внимание на меня, ибо я мать ребенка, который будет в свое время падишахом.

- Ах, как вы все торопитесь! - крикнул Ибрагим и вдруг хитрым движением сумасшедшего вырвал из рук жены своего сына и бросил его в фонтан.

Глава четвертая

- Надежда! Надежда! - кричал падишах. - Пожалей меня! Погладь меня! Мне страшно! Они все против меня. Я полюбил наложницу Мурада, но мне сказали, что ее любить нельзя, и дали ей кинжал, чтобы она зарезала меня. Я полюбил тебя, а они говорят - люби первую жену. Почему ты не первая жена? - Он посмотрел на нее, прищурясь, - Ты тоже хочешь сделать мне больно?

- Успокойся, повелитель… Все хорошо. Твой наследник жив и здоров, его спасли.

- Но почему ты не валиде-султан? - закричал Ибрагим.

- Потому, мой повелитель, что я русская. А ты собираешься идти войной на русских. Я бы этого не пережила…

- Но я иду войной на твоих русских, а ты жива…

- Нет, повелитель, я не совсем жива. Я рабыня, вещь, твоя игрушка.

- Но я не хочу, чтобы тебя отправляли в Египет.

- Меня? В Египет?

- Да, - сказал Ибрагим, - Они все так решили. Ты, твой сын и мой Кизлярагасы поедете в Египет. У тебя там будет свой дворец, но не будет меня…

Мысли у Надежды заскользили, как скользят канатоходцы, ловко, но по одной струночке.

“Неужто я так сильна, что Кёзем-султан предпочла от меня отделаться таким дорогим способом?.. Впрочем, все это Кизлярагасы. Он верен своей мечте добыть для сына меддаха престол Османов”.

Друзья и враги Надежды выражали ей сочувствие, а Надежда спешила покинуть Сераль. У нее будет свой дворец где-то на краю земли, в Египте, но - свой дворец!

Крестьянка, крепостная - в Египте, в своем дворце!

“Вот бы Тургенева какой татарин прихватил бы! - мечтала Надежда. - Вот бы купить его в слуги… Опахалом меня обмахивать”.

*

Корабль в Египет был отправлен в тот же день.

Как закончит дни свои Надежда и где - неизвестно, но известно, что легкой судьбы у потерявшего родину человека не бывает. Своей ли волей случилась измена, или волею провидения - не одно н то же, но все равно это крест.

Русский человек чужому языку научится, научится жить чужой жизнью, но не уметь ему назвать себя немцем или турком. Если он творит добро на пользу народа, на земле которого он живет, он творит его во славу русскую, чтобы хоть в памяти, в другом, может быть, времени, но получить похвалу от россиян.

Ежели у других народов не так, то, стало быть, и мерка им другая. Наша про нас! Сколь она велика и сколь тесна, мы про то знаем и не охаем. Уж хотя бы в одном ошибки не бывает: коли по нам деяние великое, так и для всего света оно великое.

ОСАДА АЗОВА

Глава первая

Небо пришивали к земле. Золотые нити слетали с розовой кудели - приплывшего с моря молоденького облака - и бездумно, густо, хватит ли, не хватит? - прошивали серебряный Дон, цветастую лодку на Дону, нежные, не успевшие сомлеть под июньским солнцем трйвинки, и грубые, вечные камни крепости Азова, и новенький золотой купол Иоанна Предтечи, и пичугу, севшую от дождя у травяной кочки, и счастливого Ивана, для которого беды минули и который стоял теперь на высоком азовском бугре и смотрел сверху на лодку, мокрый до нитки, но легкий и веселый.

Ах, от летнего ли дождика прятаться? Отвести ли глаза от счастливо сверкающей утренней земли, от заветной лодочки, где с соседками-сударушками гребет на другой берег ненаглядная Маша? Поехали казачки за тростником - пора плетни менять, крыши подправлять, циновки плести.