– Вчера вечером слег, – вздохнула девушка. Добавила не без досады: – Всю ночь вокруг него скакала. То воды ему, то уксусом обтирала.
– Совсем не спала? – Дима дружески приобнял Аллу.
Она с удовольствием прижалась к нему. Посетовала:
– Да ужас! Только задремлю – он опять зовет.
– А что за мужик к вам вечером приходил? – невинно поинтересовался Полуянов.
– Да сумасшедший какой-то. Хотя сказал, что он психиатр, – улыбнулась она. – Такие глупости нес!
И безо всяких наводящих начала рассказывать:
– Есть у него в больнице какой-то пациент типа пророка. Уже много чего предсказал, и все сбылось. Так вот. Как этот псих, который в психушке лежит, Толика увидит по ящику, сразу в буйство приходит и начинает кричать: «Вестник зла, вестник зла!» Врач и приехал выяснять.
– Ты серьезно?
– Ну, он так сказал.
– А вы что?
– Мы посмеялись.
«Может, метод такой – чтобы человека прощупать?»
– О чем еще говорили? – спросил Дима.
Алла прищурилась:
– А тебе зачем? Хочешь в свою газету про Толика гадостей написать?
– Зря ты так, – укорил Полуянов.
– Прости, – легко пошла на попятный она. – Просто я вся на нервах, ночь не спала.
Понизила голос – хотя кто тут, во дворе, мог их услышать? Добавила:
– Смеяться-то смеялись, Толик громче всех. Но я теперь думаю: ведь этот психиатр странный только к нам заходил, к другим нет. Почему?
– Сама-то как думаешь?
– Да всю голову сломала! Но с чего вдруг Толик – вестник беды, понять не могу. Нормальный мужик. Еще получше многих.
– А из дома он не выходил? Вчера вечером, ночью, утром? – невинным тоном продолжал Полуянов.
– Нет, – покачала головой Алла. – Он совсем плохой был.
– Ты с него глаз не спускала?
– Ну, я вырубалась, конечно. Но не больше чем на полчаса. Нет. Не выходил Толя. И доктора не убивал. Но только…
– Что?
Она прошептала досадливо:
– Я защищаю его, конечно. И вроде как невеста считаюсь. Но я ведь совсем не знаю, что он за человек!
– То есть как? – удивился Дима.
– Ну, это я выразилась неправильно. Знаю-то я его лет пять. Мы вместе в театре служим. Он актер, я гримерша. Только никогда не общались особо. Так. Привет, пока.
– А с чего вдруг взяли жениться?
Алла придвинулась близко-близко. Зашелестела в самое ухо:
– Он этим летом меня вдруг в кафе позвал. Ни с того ни с сего. И говорит: «У меня к тебе деловое предложение. Давай подадим заявление в загс». Я, конечно, в отпаде. Спрашиваю: «А зачем?» А он: «Меня в ти-ви-шоу сниматься зовут. Но туда нужно только с невестой. Роль ответственная. Возьмешься?»
Дима молчал. Переваривал. Алла смущенно добавила:
– Я его сначала послать хотела. Но потом подумала: мужчина видный, положительный. И приключение. И слава. Почему нет?
– А почему, прости, он именно тебя позвал?
Алла насупилась:
– Считаешь, недостойна мачо? Да ладно, не утешай. На это у Толика объяснение тоже было. Люська, прима наша, к нему дышит неровно и поехала бы – только помани. Но она потом ведь и правда жениться на себе заставит. А я женщина разумная и непритязательная.
– Странно, что у него своей девушки не было.
– Так он только недавно с ней разругался. В себя еще не пришел. Я ее тоже знала. Истеричка еще та.
– Это которую на съемки привозили?
– Ну да. Только тут она себя еще тихо вела. Необычно тихо. Хотя по жизни абсолютная фурия. Названивала Толику постоянно. В театр приезжала. Выслеживала его, чтобы никогда и ни с кем. Когда они разбежались, вообще пошла в разнос. Однажды приперлась, мы после спектакля выходим – она у служебного входа. Увидела нас, из бутылки себя чем-то облила и орет: «Это бензин! Сейчас я себя подожгу!» Наши парни еле успели ее скрутить, зажигалку отобрать. Толик даже увольняться собирался, переезжать куда-нибудь – да главный режиссер не отпустил. Мы тоже все уговаривали: «Перемелется – мука будет». И тут очень кстати эти съемки подворачиваются. Вот так я и стала невестой.
– В полном смысле этого слова? – уточнил Дима.
Алла покраснела:
– Ну, в постели он нормальный. Удовольствие умеет доставить.
– Да-а, – протянул Дима. – История… Вы вместе сколько живете?
– Как муж и жена – только здесь начали.
– И как он? В быту, вообще?
– Обычно. Хозяйство не любит, но, в принципе, все делает, если попросишь. Не бьет, не орет. Никакого садо там или мазо. Но говорить, – вздохнула, – нам как-то не о чем. Когда дома сидим, он в свой планшет глядит, я в свой.
– Никаких странностей не замечала за ним?
– Рисует.
– Хм.
– Исключительно розы. Всегда красные. И знаешь, так очень тщательно. Каждую прожилку на листиках прокрашивает, каждую колючку. Целый блокнот уже измалевал.
– А куда-нибудь ходит без тебя?
– Куда тут ходить-то? – пожала плечами Алла. – Бегает только.
– Подолгу?
– Да как все. Полчаса. Иногда час.
– Никогда не проверяла, куда он бегает?
– Нет. Но возвращается всегда потный, усталый. А, еще позавчера уходил, часа на два. И пришел пьяный. Сказал, у тебя квасили. Так?
– Так, – кивнул Дима. – Что ты еще о нем знаешь?
– Ну… – замялась Алла. – Артист он так себе. В театре за фактуру держат. Зато в баре личность популярная, от постоянных клиенток отбоя нет. И деньги водятся – чаевых каждый вечер тысяч пять-десять.