Свадебные колокола

Скромничает, подумал Веня, или стесняется меня. Просто так такой ключ не принесут и не доверят. Что она меня, за дурака принимает, что ли? Ключ от города — это как сердце, не каждому в руки его положишь, и не каждый удержит его. В Париже, говорят, тоже есть ключ от города. Он, верно, весь из золота и хранится у мэра под семью печатями, чтобы не украли. А этот вот ключ повесили на почте у девчонки, которая, должно быть, имеет на него прав в десять раз по десять больше, чем парижский мэр.

— И не стыдно тебе с таким ключом план не выполнять?

— По почтовым доходам я выполняю.

— Что это за доходы? — спросил Веня.

— Марки. Марки и открытки хорошо берут. А телеграммы не посылают. Ни в кредит, ни в рассрочку.

— Сейчас праздники на носу, самое время для телеграмм.

— Поздравительные мы давно отправили, две недели назад. Тогда скидка была на пятьдесят процентов. Я обошла весь посёлок, каждую квартиру, — ответила девушка. — А теперь месяц новый и план новый.

— И сколько ты телеграмм приняла в этом месяце? — спросил Веня и посмотрел в глаза девушки.

Глаза Валентины были лучистыми и грустными, в них притаилась задумчивость и волнение, и было в этих глазах много света и глубины, такой глубины моря, в которой хочется искупаться. Что-то переливалось в этих глазах, как переливается под солнцем гладь ключа, вырвавшегося на волю, и ты стоишь на коленях перед ним, и пьёшь из этого бесконечного ключа, и не можешь оторваться, и видишь в чуть дрожащей воде свои глаза.

— Пока ещё ни одной, — вздохнула девушка и опустила глаза.

Она не умела кокетничать, хотя кокетство — врождённое чувство женщины, впитанное с молоком матери.

— Может быть, к вечеру будет одна, — вдруг вспомнила Валентина. — Меня просили в больницу зайти к больному. Приезжий.

Вене не хотелось уходить с почты. Он задержал свой взгляд на ключе и сказал:

— Ты знаешь, сколько у меня друзей? Сколько угодно и ещё шестьдесят четыре человека. И все они умрут, скоропостижно скончаются от апоплексических ударов, если не получат от меня поздравлений к празднику.

Он достал из кармана пачку писем и деньги, которые вручил ему папа Чингис, польскую авторучку и ярко-красную записную книжку, выпущенную «Машприборинторгом», которую Вене подарил зам Гуревича Штейнберг, когда прощался с колонной, переходя работать в управление.

— Что требуется такой великой личности, как мне, Валюта? Шестьдесят четыре марки для авиа и шестьдесят четыре бланка для телеграмм.

Девушка недоверчиво посмотрела на Веню — шутит, что ли? У них в посёлке не было таких шутников — слова как мёд, дела как дёготь, но она была знакома с подобными универсалами в Харькове, откуда приехала на восток.

Но Веня не собирался шутить.

Мне всё равно, где отправлять эти письма и телеграммы, думал он. Конечно, не всё равно. В городе почты всегда план дают. Что им до моих телеграмм? У них и без моих телеграмм работы по горло.

— А переводы ты примешь?

— И переводы можно. Всё можно, — она улыбнулась. И глаза её улыбнулись тоже.

Всё можно, подумал Веня. Звучит, чёрт возьми. Если бы люди всегда говорили только такие слова, тогда бы мир не ссорился, не косился, не дрался и не трещал от пощёчин и оскорблений, не разводился, не судился. Эх, мир. Старый ты дурак, старина мир. Придётся прийти тебе на практику в этот посёлок.

Веня наклеивал разноцветные марки на конверты. Марки были пёстрые, квадратные, красивые. Они составляли целую олимпийскую серию, которая на долгие годы сохранит память о нашей победе в Инсбруке, австралийском городе. И кто знает, может, через полсотни лет какие-то по счёту олимпийские игры будут проходить в этом посёлке Роз, который вырастет в большой город. Он будет стоять среди тайги гордо, как Гавана, и сиять под крыльями стальных птиц, как Москва.

Наклеивая марки, Веня диктовал адреса, заглядывая в записную книжку, и Валя заполняла конверты и бланки. Почерк у неё был мелкий и ровный. Работа у них спорилась, они работали в четыре руки.

А что может быть лучше — работать в четыре руки, где две крепкие и сильные, две другие — мягкие и нежные, не каждый ли мечтает об этом? Что только не сделают эти две пары слаженных рук! Сильное тянется к нежному, как грубое к изысканному. Наверное, всё и начинается там, где ладится и спорится работа в четыре руки.

Текст на все телеграммы Веня диктовал один и тот же, что рассмешило Валентину: скоро сдаём трассу, перебираемся на Саяны, шлю ноябрьские поздравления, целую.

Самому Вене некому было отправить такую телеграмму. Все его закадычные друзья-гвозди были совсем рядом. Он долго копался в памяти и придумал. Что только не придумаешь, занимаясь прогулками по прошлому!

Правда, в его записной книжке не было адреса, но такая телеграмма всё равно дойдёт, решил Веня. А если и нет, невелико горе. Хотя кто знает, лучше всё же, если она дойдёт.

Весной, как раз перед тем, как Веня поспорил, что съест полкилограмма соломы, к ним в колонну приезжал журналист из Москвы.

Ему-то и хотел написать Веня. Просто так захотелось, и всё. Почему захотелось, разве это так важно.

— Он хороший парень? — спросила Веню девушка.