Свадебный бунт

— Не ври. Захочу — найду… Говорю, найду. Бѣги къ Чернову, что живетъ у Красныхъ воротъ, и проси отъ меня… Скажи также… Все то же… Скажи, по нынѣшнимъ тошнымъ временамъ безъ всякаго чествованія прямо прошу взять Варюшу, чтобъ завтра по утру вѣнчаться… Да онъ, чай, знаетъ, самъ пойметъ… Теперь эдакой засылкой никого не удивишь…

— Вѣстимо, Климъ Егорычъ… Эдакъ-то вотъ, какъ я… думаешь ты, не бѣгаютъ? Я много эдакихъ-то видала.

— Кого, дура?

— А бѣгаютъ какъ я, жениховъ тоже выспрашиваютъ… Да нѣтути. Говорю, утромъ еще были, а теперь ни синь-пороха нѣтъ, то-ись, жениховъ!

— Бѣги, дура, къ Чернову. Коли изъявитъ согласье, зови тотчасъ ко мнѣ.

На этотъ разъ Ананьевъ сѣлъ на крылечко дома и ожидалъ возвращенья Настасьи съ нетерпѣньемъ. Откажется или тоже ужъ женится на комъ Черновъ. И пиши пропало. Нѣтъ больше никого!

Черезъ полчаса на дворѣ Ананьева появился молодецъ, и Ананьевъ, вставъ, замахалъ кулаками ему навстрѣчу.

— Не смѣй подходить… Пошелъ со двора! закричалъ ватажникъ внѣ себя.

Это былъ, конечно, Степанъ Барчуковъ.

— Тебѣ я… А-ахъ ты!.. А-ахъ… И отъ гнѣва языкъ Ананьева окостенѣлъ и присталъ къ небу…

— Климъ Егорычъ! Побойся Бога! Положи гнѣвъ на милость! заговорилъ Барчуковъ, приближаясь.

— Я тебя… тебя… Уходи… залепеталъ Ананьевъ, но не могъ говорить. Онъ сѣлъ снова на ступеняхъ крыльца, но спиной къ молодцу.

— Что я тебѣ сдѣлалъ? Былъ твоимъ главнымъ ставленникомъ — дѣло велъ честно и велъ хорошо… Былъ ты доволенъ. Жилъ я подъ чужимъ именемъ. Ну, теперь выправилъ свой законный видъ. Полюбила меня Варюша, а я ее… Бѣгала она топиться… Такъ опять же не я ее посылалъ… Прихворнулось тебѣ отъ того — я опять не причина. Богъ дастъ, все у тебя пройдетъ. Будь милостивъ, отдай мнѣ Варюшу… И какъ бы мы зажили хорошехонько! Какъ я тебя уважать бы стать… пуще родного сына тебѣ былъ бы, Климъ Егорычъ…

Ананьевъ, отвернувшись, молчалъ.

— Климъ Егорычъ… Времена лихія… Послѣ завтра всякая дѣвка незамужняя будетъ ужъ пропащая. Нѣмцевъ видѣли уже, сказываютъ — близехонько. Одинъ молодецъ сказывалъ на базарѣ: видѣлъ ихъ, обогналъ обозъ… Барчуковъ усмѣхнулся и продолжалъ:

— Сказываетъ, сидятъ на телѣгахъ кучами… Спинами вмѣстѣ, а длинные ноги болтаются изъ телѣгъ и чуть по землѣ не волочатся… Сидятъ они, хрюкаютъ и табакъ жуютъ.

— Цыцъ! Проклятый! — заоралъ вдругъ Ананьевъ… Что ты поешь?.. Баба я, что ли, какая? Не видалъ я, не знаю развѣ, что такое нѣмецъ? Почище да много показистѣе, братъ, тебя всякій нѣмецъ. Даромъ что ты москвичъ.

Барчуковъ хотѣлъ отвѣчать, но въ эту минуту во дворъ вбѣжалъ посадскій Колосъ.

— Здорово… крикнулъ онъ… Я не къ тебѣ, Климъ Егорычъ… А вотъ увидѣлъ его… Къ тебѣ я, парень.

— Что ты? — отозвался Барчуковъ нѣсколько неровнымъ голосомъ.

— Дѣло. Вотъ какое дѣло. Будь отецъ родной. Женись ни сестренкѣ моей.

— Что ты?.. Богъ съ тобой!..

— Парень… Богъ тебя не оставитъ. Помоги! — вопилъ Колосъ какъ-то неестественно, визгливо, стараясь что-то изобразить, не то страхъ, не то горесть…

— Не могу я…

— Ты холостъ… Что тебѣ стоитъ? Я весь городъ обѣгалъ. Ни, то-ись, тебѣ хоть бы хромого аль горбатаго какого Господь послалъ! Всѣ женятся. Всѣ — отказъ! Что-жъ, сестренкѣ-то погибать, стало быть? Будь отецъ родной. Гляди вотъ…

И Колосъ бултыхнулся въ ноги Барчукова.

— Да полно. Чего валяешься. Какъ же можно… Развѣ это такое дѣло? Что ты! — говорилъ Барчуковъ.

— Времена такія. Знаю… Диковинныя времена. Завтра ввечеру пропадетъ дѣвка. Женись…

Ананьевъ молча глядѣлъ на обоихъ и тяжело дышалъ… Онъ собирался уже разспросить Колосова о чемъ-то, когда увидѣлъ въ воротахъ Настасью.

— Ну?! — поднялся онъ…

Настасья замахала руками.

— Женихъ тоже?.. Чей? — робко, хотя крикливо выговорилъ Ананьевъ.

— Нѣту! Какой женихъ!

— Слободенъ? Согласенъ?.. Слава Богу!

— Нѣту, Климъ Егорычъ. Дай передохнуть. О-охъ! Дай ты мнѣ… О-охъ!

— Говори, проклятая баба! Побью!

— Ужъ побили! Чего? Ужъ побили!

— Кого? Дурафья!

— Меня. Да Черновъ твой. Я сунулась по твоему указу. Онъ меня палкой.

— За что?

— А знай, говоритъ, и помни. Не бѣгай въ женатымъ людямъ свахой чумной.

— Женатъ онъ нешто? Онъ?! — воскликнулъ Ананьевъ.

— Женатъ. Ужъ полгода женатъ…

Ватажникъ развелъ руками и молча опустился на ступени крыльца, но вдругъ его будто кольнуло что въ бокъ. Онъ растаращилъ глаза на Барчукова и Колоса.

— Прощай, Климъ Егорычъ. Не поминай лихомъ, — говорилъ Барчуковъ, кланяясь. — Господь — и тотъ прощаетъ грѣхи лютые грѣшникамъ. А ты вотъ выше Бога стать хочешь. Ну, и таланъ тебѣ. Исполать тебѣ во всѣхъ дѣлахъ. Прощай. Я вотъ человѣка изъ бѣды выручу… Женюсь на его сестренкѣ. Мнѣ коли не Варюша, то все равно съ кѣмъ ни вѣнчай попъ… Хотъ съ козой, какъ сказывается.

— Прости, — проговорилъ Ананьевъ глухо.

— Счастливо оставаться! — сказалъ Колосъ, кланяясь ватажнику. — Ты, Климъ Егорычъ, тоже о своей подумалъ, я чаю? На завтра? То-то, почтеннѣйшій! Вѣдь послѣдній день — завтра. А то пропадетъ дѣвка твоя… хоть и богатая. Ну, прости…

И оба, Барчуковъ и Колосъ, двинулись со двора.

— Придется силой брать! Въ сумятицу! — прошепталъ Барчуковъ Колосу.

Ананьевъ не выдержалъ и заоралъ.

— Стой!..