Свадебный рэп

— То-то и оно, — загадочно сказал Достоевский. — Весь мир зиждется на корысти и обмане, а вы продемонстрируете новый, духовный подход к экономике. Выкупите, например, эти долги и… — Александр Сергеевич замолчал, подбирая слова, которые дошли бы до самого сердца Саши и Лени.

Друзья переглянулись.

— И что? — настороженно спросил Леня.

— И не предъявите их России, ну, хотя бы лет, скажем, пять — семь, чтобы страна задышала, средний бизнес закрутился, бюджетники бы одежду себе могли купить, а не только еду. — Кадык Александра Сергеевича задрожал, но генерал подавил волнение и глубоко вздохнул, прогоняя подступившие слезы.

Друзьям стало неловко от своей черствости и скаредности.

— Но ведь мы тогда заморозим огромные средства, которые должны быть направлены на развитие гейской цивилизации. Это наш долг перед покойным Гугенройтером, — очень осторожно, стараясь не обидеть Достоевского, заметил Леня.

— Мы понимаем ваше положение, — согласился Александр Сергеевич, — и готовы всячески поддержать любые ваши начинания по развитию этой цивилизации. Мы, например, будем содействовать вашей инициативе внесения в олимпийскую программу некоторых видов спорта, отсутствие которых можно рассматривать как ущемление прав сексуальных меньшинств.

— Какой еще инициативы? — спросил Саша. — Что вы имеете в виду, Александр Сергеевич?

— Инициативы фонда Гугенройтера, которая пока тонет в бюрократическом болоте олимпийского комитета. Это насчет включения в олимпийскую программу мужской художественной гимнастики, парных мужских танцев на льду и еще кое-чего по мелочи. Естественно, у большей части руководителей олимпийского движения это вызовет протест, ну так мы их и натянем, — генерал двинул руками, словно натягивал вожжи, — за ущемление прав сексуальных меньшинств. И вашу задницу поможем прикрыть. Сделаем олимпиаду голубой! — провозгласил Достоевский и выпил неизвестно откуда взявшийся у него в руках стакан.

И через несколько секунд, заев водку маслиной, Достоевский исчез, мгновенно испарившись.

— Никак не привыкну к его манере появляться и исчезать, — сказал Леня.

Над столом повисла пауза.

Взгляд Лени столкнулся со взглядом старика на большой фотографии. После длительной паузы Леня сказал, как бы подводя итог своим размышлениям:

— Ну что, старик, не ждал ты от нас такого дерьма?

— Да, доигрались, — язвительно проговорил Саша, — мне вообще перестает нравиться быть мультимиллиардером: такое впечатление, будто я проживаю чью-то чужую жизнь, а не свою. Никаких привычных радостей, не с кем даже поругаться, все, кроме женщин, сразу говорят: «Да, сэр!» — и проблемы как не бывало. А женщины начинают превращаться в навязчивый бред: имея такие бабки, не иметь ни одной бабы! И ни к попу, ни к психоаналитику не пойдешь. — Саша насупился и обиженно замолчал.

— Ну и что ты предлагаешь? — спросил его Леня, разливая водку.

— А что тут предложишь? — сказал обреченно Саша. — Назвался груздем, становись строиться.

Бой курантов полетел над морем, удаляясь от одинокого скалистого острова, на котором таланты и деньги Голливуда построили точную копию Московского Кремля.

Скупка

Задуманная Начальником Достоевского операция по скупке государственных долгов России неожиданно для Саши и Лени забуксовала и чуть не встала вовсе. Оказалось, что государственные долги — это вовсе не то же самое, что долги соседей, сослуживцев и друзей. Даже мафия заинтересована вернуть деньги, которые она дала кому-то в долг. И только банки, предоставляющие кредиты государствам, чувствуют себя довольно глупо, если им захотят вернуть долг сполна и вовремя. Не для того давали эти деньги, чтобы возвращать, потому что долг — это влияние на государство, это возможность давления на него, это его зависимость от банка или, точнее, оттого, кому этот банк принадлежит.

Лене и Саше срочно пришлось преодолевать этот политэкономический ликбез в ходе переговоров, которые поначалу не приносили никакого результата. Подписывались какие-то протоколы о намерениях, рамочные договоры, договоры по блокам вопросов, дополнения к протоколам о намерениях, уточнения к порядку проведения процедуры, уточнения списков участников, но самая головоломная часть переговоров — определение процентов на проценты по договорам о прежних вариантах реструктуризации долгов — стопорилась, и друзья понимали, что над ними попросту издеваются.

В Москве моментально стало известно об их потугах скупить долги, то есть поднять на поверхность все то, что старательно прятали и топили многие поколения советских и российских чиновников. Москва насторожилась. В Кремль был вызван Начальник разведки и контрразведки, которому было указано на недоработку в плане защиты интересов государства. Начальник вызвал Достоевского.

— В Кремле знают о переуступке государственного долга, — сказал он тихо, когда Достоевский сел перед ним, раскрыв бумаги.

— Откуда? — испугался Достоевский. — Мы… — начал было оправдываться он, но Начальник жестом остановил его.