Сваха для дракона (СИ)

Где-то на крыше Марна опустила руки, окончательно развеивая иллюзию. Агне вскинул голову, чувствуя подвох, но опоздал. В воздухе удушливо запахло тлеющим порошком, рыцари завертели головами, не понимая, откуда исходит вонь. Заржали кони, вставая на дыбы и сбрасывая всадников на раскаленный песок. Они куда лучше людей чувствовали опасность, что нависла в воздухе.

И тут грянул первый взрыв.

* * *

Когда первая ударная волна снесла Агне с ног и повалила на землю, до него, вероятно, уже дошло, что те огненные плевки не имели цель поразить его или кого-то из каменных рыцарей. Возможно, на доспехах и остался слой жирной копоти, но нет, драконы целились в кувшины.

Кувшины взрывались один за другим, по цепочке, раскидывая во все стороны мельчайшие осколки, которые ранили не хуже игл. Паника в рядах каменных стражей нарастала: в попытке скрыться от взрывов, они сталкивались, падали, задевали и ранили друг друга клинками. Те, кто остался невредим после первого залпа, бежали сломя голову и попадали в новую ловушку. Один из драконов, широко раззявив пасть, выпустил прицельную струю огня в сторону испуганных рыцарей. Пламя лизало им пятки, раскаляло доспехи, вынуждая воинов мчаться быстрее.

Я застыла у окна, оглушенная отзвуками взрывов и мельтешением ярких красок перед глазами. Теплая ладонь легла на мое плечо и легонько, ободряюще сжалась. Даже не оборачиваясь, я знала, что за спиной стоит Лоркан.

– Дело осталось за малым, – хрипло проговорила я, напуганная силой и мощью взрывного порошка. Когда я предложила использовать его, не подозревала, насколько же опасное оружие попало в руки. А теперь… темная кровь матово блестела на черных доспехах. Те рыцари, что уцелели после второго залпа, сломя голову уносились прочь – но их встречали цурионцы, вооруженные топорами и дубинами. Рыцарям некуда было деться.

Я не могла поверить, что у нас получилось – руки дрожали, колени подгибались, и только пульсирующее тепло, исходящее от Лоркана, помогало мне устоять. В тот момент я готова была отдать что угодно, лишь бы это тепло меня не покидало. К несчастью, у нас были вопросы посерьезнее.

Агне, едва видимый через завесу серого дыма, поднимался на ноги. Лицо его, до того момента прекрасное и холодное, было обезображено и залито кровью из рассеченной брови. Ресницы и брови сожжены, только розовая, обожжённая кожа блестела в лучах заходящего солнца. Он поднял взгляд и губы его дрогнули, складываясь в слова: «Я не стану просить пощады».

– К кому он обращается? – спросила я, словно в пустоту. Ответ пришел сам – мундир, ослепительно белый на фоне серого пепла, усыпавшего расколотые ступени замка, появился перед Агне. Кривая усмешка, напополам с гримасой боли, исказила лицо княжича, когда он понял, кто явился сразиться с ним.

Снорре, видимый только спины, пнул меч, выпавший из ослабевшей руки врага. Агне, пошатываясь, вытянулся перед капитаном, не скрывая своего презрения. И не спешил прикасаться к оружию.

– Ты…не сможешь…

– Возьми меч, Агне, и решим наши вопросы раз и навсегда.

Я отвернулась, не в силах наблюдать за их поединком. Выжить суждено было только одному, и я не желала становиться свидетелем чужой гибели. Лоркан тепло улыбнулся, отлично понимая мои чувства и без слов. Как будто повинуясь внезапному порыву, он поднял руку, но почти сразу же отвел ее в сторону – что-то внутри мешало ему прикоснуться к моему лицу. Я подозревала, что дело в мысленном обете верности его будущей невесте – из головы все еще не выходило выражение лица, с которым он смотрел на Сугар.

– Будет так, как должно, – произнес он, не спуская глаз с броши, украшавшей мое платье. О чем он думал? Какие мысли бродили в его голове, не давая князю покоя?

– Не сомневаюсь, – кивнула я, не поднимая взгляда, – мы выиграли сражение, но не выиграли войну.

Тяжелое молчание стало мне ответом. За стенами раздавался ожесточенный лязг мечей друг об друга. Бой не на жизнь, а на смерть.

Снорре вернулся во дворец, когда солнце скрылось за горизонтом. Марна выбежала к нему на встречу, с затаенным страхом в глазах оглядывая высокую фигуру на наличие ран. Но Снорре прошел мимо, без слов, опуская лицо в пол. Никто не посмел задавать вопросы.

Той ночью у меня состоялся долгий разговор с отцом. Пришедший в себя, но не окрепший, он мог только шептать, и я замерла у его постели на долгие часы, напряженно вслушиваясь в тихий шелест его голоса. Он все говорил и говорил, а внутри у меня все переворачивалось от чувства вины и застарелой, но по сей день острейшей обиды.