Свалка

Бейли медленно вникал в услышанное. Все это было похоже на правду. Он чувствовал себя глупцом: почему сам об этом не подумал?

— Но… Я же общался с Шерон, со внешним миром! Даже если она живет в тысячу раз медленнее…

— Когда кто–нибудь из нас общается с реальным миром, MARHIS временно замедляет его тайм–бейз. У вас не было точки отсчета, поэтому вы не заметили перемены.

— Понимаю…

Бейли кивнул, сел обратно в кресло и прижал пальцы к вискам.

— Если я поверю вам, — сказал он, — а поверить, по моему разумению, придется, то выходит, я за все время пребывания в MARHISе был активен менее одного процента от всего срока. Ладно, пусть даже просто один процент. Но — почему? Почему меня держали без сознания?

— Боюсь, за это вам нужно благодарить доктора Готтбаума.

— Готтбаума? — Он искоса взглянул на нее.

Она кивнула.

Вы ведь знаете его историю? Старый радикал. Ненавидит правительство, а пуще всего — полицию. Знаете, как они кричали на демонстрациях? «Кончай свиней!» То есть, «Бей копов!».

Он глубоко презирает вас, мистер Бейли. И не только за то, что вы работали в ФБР. Вы поставили под угрозу дело всей его жизни.

Бейли горько рассмеялся.

— Чудесно. Грандиозно. — Он встал и прошелся по комнате — мимо буфета в углу, наполненного посудой резного хрусталя, мимо большого зеркала в золоченой раме, виктролы на столике красного дерева. Остановившись у окна, он отдернул багровую штору и выглянул наружу. Они находились примерно на третьем этаже. Мимо протрюхала старинная машина «студебеккер» из 1930–х. Улица состояла из викторианских особняков; нарядные фасады окаймлены белым. Двое мальчишек играли в снежки. Прямо–таки с картины Нормана Ронуэлла…

— Так что же еще Готтбаум сделал для меня? Можете посвятить в подробности.

— Как хотите. Помните пробуждение на бетонной площади и погоню?

Бейли коротко хохотнул.

— Я бы сказал — да.

— Лео хотел посмотреть, что случится, если инфоморф подвергнется сильному стрессу. Вы ведь помните, у нас не было достоверных экспериментальных данных. Животные выживали, но ведь они могут и не иметь сознания — в нашем понимании. Было вполне вероятно, что шок после трансформации может оказаться выше сил человеческого разума.

Бейли отвернулся от окна.

— Значит, я выполнил задачу подопытного и…

— И после того, как мы установили жизнеспособность процесса, понадобилось посмотреть, как подействует более долгий срок. Будут ли возбудители действительно действенными? Не сойдет ли кто–нибудь с ума от скуки либо одиночества? — Она опустила взгляд, стараясь не встречаться с ним глазами. — Я наблюдала за вашими попытками реконструировать жену. Это было… крайне печально.

— Спасибо за соболезнование.

Она подошла к нему, остановившись в нескольких футах.

— Если это может послужить утешением — скорее всего, нет, но я все равно скажу — то, как с вами обращались, вызывало у меня много возражений. Конечно, сказать все можно, но это так. У меня было время, чтобы подумать.

Он молча смотрел на нее, ожидая, когда она приведет в порядок мысли.

— Не знаю, поймете ли вы, что с нами творилось, продолжала она. — Мы тридцать лет провели в исследованиях, буквально открыли секрет бессмертия — и тут появляется человек с бляхой и угрожает уничтожить все, чего мы добились. Вас не один Лео возненавидел — я тоже. Прогрессирующая болезнь разрушала мое тело не по дням, а по часам, и очень скоро я должна была умереть. «Лайфскан» был единственной надеждой. Я теперь все думаю: был ли другой способ справиться с вами, когда вы нас рассекретили? Лео хотел просто, без затей, убить вас, Но Джереми, Ганс и я были против. Тогда Лео сказал: «Ладно, извлечем из него пользу. Будет подопытным». И это показалось вполне достойным компромиссом. — Она засмеялась и покачала головой. — Все так логично получалось, и вы по идее должны были чуть ли не благодарить нас.

— Понятно. — Он, не торопясь, прошел обратно к своему креслу. — Ценю вашу прямоту. — Он уставился на языки пламени, пляшущего в камине. — Значит, когда я отыграл роль морской свинки, старик решил меня прикончить. Не потому ли в лондонском сценарии та заминка вышла?