Свекровь

Отвлекли от тяжелых воспоминаний и мыслей домашние дела. А к утру вчерашний ужас из головы Полины и вовсе выветрился.

И все было хорошо, пока не проснулся Родион.

7. Изумление.

Полина опешила, увидев вышедшего на кухню мужа.

Это был абсолютно другой человек. Прежняя красота, смазливость, обаяние исчезли. Теперь это был обычный мужик, неприятный, неопрятный, с прыщами и пигментными пятнами по всему лицу, с нечесаными лохматыми волосами. Изменилась мимика и жесты. Губы постоянно дергались и облизывались, глазки то прищуривались до состояния щелочек, то выпучивались, как у рыбы, вытащенной из воды. Пальцы постоянно двигались, шевелились, ощупывая невидимые постороннему глазу предметы.

Кухня наполнилась неприятной тягостной атмосферой.

Родион плюхнулся на стул, развалился, презрительно уставился на хлопочущую у плиты Полину.

- Ты ж ее ненавидела, - сказал он вызывающе.

Полина промолчала. Оправдываться – только разжигать ненависть, которая буквально сочилась из Родиона.

- Ждала, когда мама умрет, - продолжил, не ожидая ответа, тот, - молилась, чтоб она сдохла… Я ж слышал, как ты потихоньку под нос себе бурчала по ночам: «сдохни сдохни сдохни СДОХНИ!!!!»

Полина отшатнулась. Разъяренный Родион вскочил со стула, схватил со стола нож, принялся махать оружием. Женщина забилась между раковиной и холодильником, в ужасе наблюдая, как ее любимый Родиончик превратился в сошедшую с ума обезьяну.

Обезумевший мужчина внезапно швырнул нож на пол и выскочил с кухни, бормоча что-то нечленораздельное.

Полина бессильно опустилась на стул, прикрыла ладонями уши, чтобы не слышать грохот, доносившийся из зала: там двигали мебель и на пол швыряли тяжелые предметы.

Через полчаса звуки прекратились, наступила зловещая тишина. Полина боялась выходить из кухни и не хотела подходить даже к выключателю, отчего сидела в сумерках, разбавленных светом с улицы.

- Милая, где ты? – раздался тихий голос и в дверном проеме показался темный тяжелый силуэт. Полина молчала. – Пойдем. Не бойся, я не обижу…

Силуэт двинулся вперед, безошибочно приблизился к Полине. Ее щеки коснулась ледяная ладонь Родиона, которая скользнула вниз, сжала ее горло, с явным разочарованием разжалась:

- Пошли… Мамочку помянем…

Полина покорно встала. Мужчина был гораздо сильнее ее, и при желании мог бы свободно ее задушить.

Посреди комнаты был сооружен импровизированный курган. Белье, одежда, верхняя и домашняя, куртки, тумбочка с вырванной дверью, разломанный стул, мелкие и крупные бытовые предметы – все было собрано в своеобразную пирамиду, которая доставала Полине чуть не до пояса. На самом верху, вместо вершины, на круглом зеркале, боком, лежала кукла, пластмассовый пупс, грязный, истертый от времени, лысый, с одним глазом и отломанной (а скорее – отгрызанной) рукой. Откуда этот пупс в их квартире? Выглядел он настолько мерзко, настолько извращенно, что иметь такой мог лишь психически неполноценный ребенок…

Один глаз куклы уставился на Полину, которой неожиданно показалось, что через него невестку рассматривает Клавдия Захаровна.

Вокруг пирамиды и на ее боках стояли горящие свечи, по-видимому, купленные Родионом в церковных лавках. Их были десятки, не менее полусотни.

Мужчина рухнул на колени перед сооруженной им горой, обернулся к Полине. В свете одних лишь свечей, пламя которых не шевелилось ни на секунду, несмотря на движения воздуха, и которые не оплавлялись, будто были несгораемыми и бесконечными, Родион выглядел жутко. Его рот был растянут от уха до уха в зловещей улыбке, глаза глядели весело и злобно.

- Ну же…

Прозвучало угрожающе, и Полина нехотя и аккуратно стала на колени поодаль. Родион развернулся к жене и неожиданно проворно рванул ее за плечи, двигая к себе, протащив коленями по полу.

- Ближе, - угрюмо процедил он. – Ты же не хочешь…

Он не закончил, снова развернулся к «кургану», опустился грудью к полу, сложил ладони, поднял их над головой, начал медленно и отчетливо бормотать какие-то непонятные слова:

- Гош ко́минус па́рален ибинди́ ка́рдоз. Си астенди́ карбини́ ка́литх…

Говорил он нараспев, закатив глаза под веки и крепко сжимая ладони в молитвенном жесте. Периодически он крестился, широко и неправильно: вначале справа налево, затем снизу вверх, справа-налево-снизу-вверх. На Полину, в ужасе стоявшей на коленях рядом, он уже не обращал внимания. У той катились слезы, от боли и ужаса происходящего. Ей казалось, что этот день – бесконечный, как любой день в Аду.

Наконец, Родион прекратил бормотать непонятную хрень, вытащил откуда-то давешний тупой кухонный нож, поднял руку над пупсом. Поля не успела сообразить, что происходит, как муж полоснул себя по ладони. Не останавливаясь ни на секунду, он мгновенно нащупал на полу рядом руку жены, рванул ее к себе и без промедления резанул ладонь. Полина вскрикнула, попыталась вырваться, но ледяные руки Родиона держали ее ладонь как тиски. Он с улыбкой взглянул в перекошенное от боли лицо и соединил две длинные раны, на ее ладони и на своей.

Затем оттолкнул руку и сказал глухо:

- Сиди тихо, сука. А то убью.