Свердловск, 1976

— Клянусь, если мы такое сыграем, то я никуда, ни в какой кабак не иду! Это же половина отделения суперской музыки. Была бы одна гитара, я бы не взялся, а в две — сыграем. У тебя там ничего сложного. Я даже сакс на коду найду. Есть у меня двое на примете. По джазу вкусно лабают. Ты правильно сказал, нам вокала надо больше. Тут вчетвером можно петь — Лёха горячился, а я, слушая одним ухом Пинк Флойд, а другим его рассуждения, рассеяно улыбался. Он примчался ко мне со свежей, чисто записанной катушкой последнего концерта Пинков и со своей гитарой. А я мыслями всё ещё с ней…

Я догнал её, пролетая над лужами, подскакивая, как каучуковый шарик, как мартовский кот, задравший хвост и подпрыгивающий на одних подушечках лап.

— Врёшь, не уйдёшь, — голосом мультяшного злодея, прокаркал-проскрипел над ухом. Успел подхватить под локоть и поймать слетевшую с плеча сумку.

— Извини, дурацкая шутка, — не переставая улыбаться, сказал без капли раскаяния.

— Как ты так тихо подкрался? — удивилась Ольга. Эх, мне бы в лесу потренироваться с полмесяца, тогда бы ты знала, что такое тихо.

— В разведчики готовлюсь, мечтаю стать шпионом Гадюкиным, — трагическим голосом понёс я веселую чушь, зная, что девушкам это нравится.

— Ты только на тренировках в своей маске бегаешь? — заулыбалась Оля, разглядывая новые очки.

— Теперь, когда ты знаешь мою тайну, скрываться бесполезно. Маски больше не будет, — продолжил дурачиться, устраивая её сумку на своём плече.

— В этих очках тебе намного лучше. Только зачем они? Уже солнца нет.

— Это жуткий секрет, покрытый мраком ночи… Прыгаем? — взявшись за руки, перепрыгнули широкую лужу. Я и две таких наверно сейчас перепрыгну. Иду, сдерживая сам себя.

— Ты можешь хоть о чём-то серьёзно говорить? — улыбнулась Ольга. Продолжая держать её за руку, остановился, не обращая внимания на снующих прохожих, тихо сказал:

— Ты самая красивая девушка на свете.

Потом молча шли до остановки автобуса.

Вот почему так? Когда автобус жду я, нужный маршрут приходит четвёртым или пятым по счёту, а вот когда этот автобус совсем не нужен, он тут как тут. Дверь с хищным лязгом захлопнулась, и Икарус сытым жёлтым кашалотом покатил по улице, обдав меня напоследок вонючим выхлопом солярки.

— Паша, ты здесь? — Лёша, как врач-психотерапевт, водил раскрытой ладонью перед моим лицом, видимо давно ожидая, когда я очнусь.

— Извини, заслушался.

— Давай первую цифру прогоним под запись, я тебе твою партию покажу.

— Сейчас, дай руки оттереть.

— В чём это ты уделался? — Лёха покривился на запах растворителя, которым я начал стирать зелёный лак с рук. Я встал и открыл окно. Так и токсикоманом недолго стать. Мало того, что на столе сохнут двенадцать линеек, покрытых лаком в нужных местах, так ещё и растворитель жутко пахнет.

— Лак такой, специальный, — после некоторых раздумий я решил сделать двенадцать одинаковых универсальных линеек для микросхем. Вырезал из плёнки трафарет и покрыл по нему лаком фольгированный текстолит. Останется протравить его в хлорном железе и просверлить нужные отверстия. Потом можно очень быстро натыкать туда детали и распаять их. Однообразный труд, он не только зверит и скотинит человека, но ещё и изрядно увеличивает скорость работы, что давно доказал Форд со своим чёртовым конвейером.

— Показывай, — крутанул я громкость на своём входе, чтобы повторять без звука. Действительно, когда показывают, всё просто. Добавил звук, второй раз сыграли вместе.

— Теперь я свою партию играю, поверх твоей, а ты уже сам, — Лёха прикрыл глаза. Какой это кайф — играть обалденную музыку, понимая, что получается. Мы сейчас наверно со стороны смотримся, как два блаженных идиота. Осталось только слюни пустить. Просто физически чувствую, как нам в некоторых моментах не хватает опытного звукооператора, который смог бы подхватить ревером окончание фразы, или аккорд, рассыпавшийся стеклянным звоном.

— Нормально ты свою гитару шевелишь, я за тобой смотрел — ни одной ноты или аккорда без обработки. Хоть раз, да качнёшь палец по грифу.

— Лёх, не на балалайках же играем. Пусть те прямым звуком поливают, а мы, как скрипачи поработаем. Инструмент петь должен, а не просто ноты играть.

Играли с час, уже освоившись с песней, импровизировали, кивая и улыбаясь друг другу в удачных местах, а когда на соло саксофона прошли половину темы в терцию, а потом синхронно скатились вниз, то поняли, что сыгрались.

— Спасибо, — Лёха протёр фланелькой гриф и укладывал свою гитару в кофр, — Давно я так не отвязывался. Можно сказать, душой отдохнул. Нас же по-другому в музилище учат играть. Быстренько бери чистенькие ноты, и смотри на громче-тише. Певцов так же портят в консе, «звук должен быть округлый и опёрт на грудь», — передразнил он кого-то, — Вот и вылезают на эстраду разные магомаевы. Поют оперным голосом эстрадные песни.

— Наверно они тоже кому-нибудь нравятся, — предположил я, помня о симпатии Лёни Брежнева к этому певцу.