Свердловск улыбается

— Влипли! — жалобно прошептал Костя, самый младший из нас. — И на черта я с вами пошел! Получишь теперь разряд! Дожидайся!

— Молчать!.. — Степа, самый старший из нас, показал ему кулак. — Всем оставаться на местах. Домино убрать. У нас собрание, поняли? Прорабатываем! За аморальное поведение! Его!.. — И он ткнул в меня пальцем.

Все оживились, повеселели. Я тоже обрадовался: выйдем из положения.

— Прорабатывайте, — говорю.

Дверь открыли, и входит мастер Дмитрий Платоныч. Кепку снимает и присаживается в уголок на свободный ящик.

— Не помешал? — спрашивает.

— Что вы! — заверил Степа. — Ничуть! Кстати даже. Мы тут Ваську Силкина за аморальность всякую разбираем, по-свойски. Воспитываем, так сказать.

— Дело хорошее! Воспитывать надо. Молодцы! А я так и думал каждый раз, когда вас подолгу на участке не бывает, что вы общественной работой занимаетесь, только не знал, где. Секретаря-то собрания выбрали?

— Выбрали, — и Степа указывает на Костю. — Вот он!

А тот поддакивает, держит шариковую ручку. Лист бумаги откуда-то появился.

— Ну-ну, — доволен Дмитрий Платонович. — Заканчивайте, заканчивайте…

И тут началось.

— Думаешь, не прогульщик — так уже передовик? Тоже хорош гусь!

— Вчера бутылку водки через проходную пронес?

— А позавчера дебош в гастрономе устроил?

— Совести у тебя нет!

— Не нравится в бригаде — скажи. Не будем удерживать!..

— Ну, закругляйтесь. Аморальность Силкина налицо, — подытожил мастер. — У кого какие предложения? Перерыв давно прошел.

— Лишить на первый случай премии! — быстро придумал Степа.

— Единогласно! — сказал весело Костя и записал.

К концу дня в цехе появилась «молния»: «В бригаде станочников оперативно и действенно борются с разгильдяями типа Силкина. Молодцы! Силкин будет лишен премии».

Сергей Айнутдинов КАРИКАТУРЫ

Феликс Вибе РАССКАЗЫ

Что есть искусство?

Корреспондента областной газеты, молодого и полного энергии Гришу Прыголетова, давно уже выбивало из колеи одно обстоятельство. С присущей ему острой наблюдательностью он заметил, что привычные с детства названия театральных спектаклей — «Ромео и Джульетта», «Снежная королева», «Лебединое озеро», «Сильва» — стали вытесняться афишами другого рода: «Производственное совещание», «Комиссия», «Встречное обязательство» и тому подобное. А когда он узнал, что местный драматический театр готовит к постановке новый спектакль под названием «Повестка дня», он в сердцах воскликнул:

— Что же все-таки есть искусство, черт возьми? Где мы — в театре или в жизни? В царстве Берендея или на профсоюзной конференции? Пьем волшебный напиток иллюзий или выполняем производственный план? Есть же границы! Есть, наконец…

Что именно еще «есть, наконец», Гриша Прыголетов определить затруднился, вовсе вышел из себя и решил вмешаться.

…Все ходы и выходы в театре Гриша отлично знал и беспрепятственно прошел, поздоровавшись с вахтером, через служебный вход прямо в зал. Здесь царствовала почти полная темнота, но сцена была освещена хорошо. Там сидело на скамьях у покрытого зеленым сукном стола человек пятнадцать. В некоторых Прыголетов узнал известных в городе артистов.

Выступал молодой парень в рабочей спецовке.

— Я никакой не склочник! — страстно говорил он. — Но есть понятие о справедливости. Оно в данном случае грубо нарушено. Терпеть это — значит потворствовать силам мрака и зла…

— Под Шекспира заседание выдают! — пробормотал Прыголетов. — Посижу немножко, а потом пойду потолкую с главным режиссером.

Между тем парень в спецовке продолжал свою речь, и хотя Гриша пропустил объяснение сути дела, горячность молодого рабочего ему нравилась. Видно было, что парень переживает по-настоящему.

— Правильно излагает! — хорошо поставленным баритоном поддержал его заслуженный артист Колмогоров.

Корреспондент удивился всегдашнему умению Колмогорова быть предельно естественным.

— Бабушка надвое сказала! — пискляво возразил артист, фамилию которого Прыголетов никак не мог вспомнить, — то ли Шерстобитов, то ли Волконогов. Он еще в «Ревизоре» всегда Бобчинского играл. Или Добчинского.

«Этот, как обычно, переигрывает», — только успел подумать корреспондент, как вдруг раздался сильный грохот. В глубине сцены он разглядел уборщицу, стучавшую шваброй в пустое ведро. Это, несомненно, была режиссерская находка: когда звучали слова в поддержку главного героя, уборщица вела себя скромно, а если кто-то выступал против, она демонстративно шумела.

— Потрясательно, — пробормотал Прыголетов. — По сути дела, старушенция выполняет роль греческого хора!

Он не заметил, как увлекся действием. Борьба за справедливость, возглавляемая парнем в комбинезоне, стала ему небезразличной. Он остро переживал каждую реплику, и, когда в итоге прений в защиту истины поднялся лес рук, корреспондент с трудом поборол желание зааплодировать.

В задумчивости, на ходу меняя убеждения, возвращался он к себе в редакцию…