Сверхнормальные. Истории, которые делают нас сильнее

Так было и с Мартой, которая со временем стала истинным виртуозом быстрых изменений и всегда была готова надеть маску, костюм, поведение или эмоцию, подходящие к той или иной ситуации. То, насколько быстро она, едва увидев кого-то — друга на улице, учителя в классе, продавца в магазине, маминого ухажера, — предугадывала его ожидания и становилась тем, кого, по ее мнению, они хотели в ней видеть, даже вызывало тревогу, во всяком случае, у нее самой. Она умело играла роли, которых от нее ожидали другие люди, и после школы взяла этот талант с собой в школу исполнительских искусств, поступать куда решила в старших классах.

Способность приспосабливаться к окружению, безусловно, важное для жизни качество. Мы все в основном достаточно разумны, чтобы соблюдать формальные и неформальные правила, установленные в обществе, а дома извлекаем выгоду из того, что угождаем родителям и соответствуем их ожиданиям. В разном окружении все мы прибегаем к разным социальным сценариям, поступая и действуя одним образом на работе или в школе, другим в общении с друзьями, третьим дома с родными и так далее. Мы все подстраиваемся под обстоятельства. Когда же психологически устойчивый ребенок окончательно отказывается от надежды, что кто-нибудь когда-нибудь станет учитывать его потребности, это заходит слишком далеко. Адаптация к среде становится для него не просто актом социальной вежливости, а чуть ли не образом жизни[477]. Подобно Марте, которая видела себя через объектив фотокамеры своей матери, сверхнормальный ребенок нередко практически живет в таком же режиме. Он сосредоточен на внешнем мире и мотивирован реальностью, и вся его жизнь организована вокруг интуитивной оценки и удовлетворения ожиданий других людей. Очевидно разумный выбор образа действий надежно защищает его от атак извне, ведь сверхнормальный ребенок никогда ни с кем ни в чем не расходится и никому не противоречит — разве только самому себе.

* * *

В своих душераздирающих мемуарах знаменитый теннисист Андре Агасси рассказывает о том, что в детстве жил в полном противоречии с самим собой. В семь лет он стоял на теннисном корте и отбивал по много тысяч мячей в день. Играл он не против человека, а против машины, которую мальчик называл Драконом; ее сконструировал властный и жестокий отец, и она посылала мячи Андре со скоростью в сотни километров в час. «Ребенок, который отбивает миллион мячей в год, попадет на Уимблдон и будет непобедим», — думал отец Агасси. «Ничего, что я совсем не хочу играть на Уимблдоне. Чего я хочу, не имеет никакого значения»[478], — думал юный Андре, стоя на корте. Точнее говоря, он думал так: «Ненавижу теннис, ненавижу от всего сердца, и все равно продолжаю играть, продолжаю отбивать мячи целое утро, весь день, потому что у меня нет выбора. Как бы мне ни хотелось прекратить это делать, я все равно не прекращу. Я сам себя прошу прекратить, но продолжаю играть, и это противоречие между тем, чего я хочу, и тем, что делаю, кажется, и есть суть моей жизни»[479].

Противоречие, описанное Агасси, не что иное, как раскол личности, который у некоторых сверхнормальных разрастается до поистине невероятной степени. Тогда, когда адаптация к среде превращается в моральную необходимость, то, что мы думаем, не соответствует тому, что мы говорим, а то, чего мы хотим, не соответствует тому, что делаем. Со временем наши чувства и действия расходятся все больше, пока разрыв между тем, что происходит у нас в душе, и тем, что выражается вовне; между тем, что кажется подлинным, и тем, что видят другие люди, не начинает казаться непреодолимым.

По мнению Винникотта, быть истинным значит «оставаться в одиночестве в присутствии другого»[480]. Это означает действовать спонтанно, не всегда учитывая возможную реакцию окружающих. По формулировке Винникотта, это значит «двигаться, существуя»[481], независимо от того, кто тебя окружает. Если же спонтанность выражения и решений небезопасна[482] и ее приходится заменять продуманной стратегией, жизнь становится просчитанной. В этом случае истинная самость — самость, произрастающая на почве того, что воспринимается внутри как реальность, — не может развиваться или как минимум вынуждена скрываться под маской.