Сверхнормальные. Истории, которые делают нас сильнее

Маленькая Марта и правда была на редкость милой малышкой а-ля Ширли Темпл, с красивыми темными волосами и щечками, за которые ее всем хотелось легонько ущипнуть, но ко времени полового созревания она, как многие дети, превратилась в зубастого «гадкого утенка» со скверной стрижкой. Ее вихры были такими же нелепыми и непослушными, как и длинные руки и ноги. «Мне кажется, что, когда я перестала быть милым маленьким ребенком, то есть привлекательным красивым аксессуаром, мама стала относиться ко мне враждебно, — говорит Марта. — Я читала это на ее лице каждый раз, когда она на меня смотрела. Как будто она ненавидела меня за то, что я уже не была тем, кем она хотела меня видеть. А когда мой отец опять женился, она сказала, что он сделал это потому, что я уже не так мила, как в детстве».

Мать Марты очень строго контролировала дочь, очевидно, в надежде изменить ее внешность к лучшему суровыми словами и безжалостными сравнениями. Когда Марта надевала одежду, в которой чувствовала себя комфортно, мама тут же говорила что-нибудь, что заставляло ее чувствовать себя неуверенно: «Без нормальных сережек на тебя никто и не посмотрит!» — с досадой вскрикивала она. А когда девочка забывала причесать вьющиеся от природы волосы, мать подходила к делу еще серьезнее, стараясь подобрать как можно более яркие метафоры: «Ты выглядишь как клок волос, вытащенный из душа!»

Психоаналитик Дональд Винникотт однажды сказал, что «лицо матери — предвозвестник отражения в зеркале»[458]. Он имел в виду, что задолго до того, как дети, пытаясь понять, кто они и как выглядят, начинают пристально вглядываться в зеркало, они привыкают видеть свое отражение в выражениях лиц их родителей. Многие дети смотрят на лица своих матерей — или отцов — и видят там любовь, восторг или принятие. Но Марта видела на мамином лице только неудовольствие, разочарование и даже отвращение.

В подростковом возрасте, рассматривая себя в зеркале, девочка чувствовала себя так, будто смотрит на себя через объектив фотокамеры своей матери. Загнанная в ловушку чужой перспективы, она постоянно сканировала себя на предмет уязвимых мест и несовершенств. Каждая вещь в ее шкафу, казалось, была помечена бирками, которые могла видеть только она сама, и на них были начертаны благоприятные либо неблагоприятные замечания матери: «Тебе нужно носить такие яркие цвета, как этот» или «В этом ты выглядишь как лесбиянка». То же самое относилось к каждой части тела Марты и ко всем симпатиям и антипатиям, которые у нее возникали: суждения матери касались абсолютно всего. Иметь собственные идеи казалось опасным. И действительно, когда Марта рассказывала о своем детстве, ее истории были больше о матери, чем о ней самой.

Марта не слишком много помнит о своих детских мыслях или чувствах, разве что то, что практически каждый раз, выходя из своей комнаты, она чувствовала тревогу, сильное смущение и страх не оправдать ожиданий матери. Если она выходила, не распрямив кудряшки, мама иногда пыталась тут же расчесать ее щеткой; это было довольно больно, а волосы в результате становились наэлектризованными и совершенно непослушными. «Твои волосы выглядят, как хвост сумасшедшей белки! — с досадой вскрикивала мать, после чего обычно переходила к негативным прогнозам. — Никто на тебе такой не женится!» Несколько раз женщина при этом так разъярялась, что била дочь щеткой по голове, да так сильно, что та ломалась. А несколько раз девочка даже теряла сознание.

Когда отец Марты однажды позвонил и сказал, что у него и его новой жены родился ребенок, мать Марты пинала металлическую мусорную корзину до тех пор, пока та не смялась, а затем бросилась на пол в рыданиях, вызванных жалостью к себе. «Все будет хорошо, мам. Папа о нас не забудет», — старалась успокоить ее Марта, нагнувшись к ней и гладя ее по спине. «Да, но твои волосы от этого не распрямятся!» — выкрикнула в ответ мать, слабо отталкивая Марту ногой и глядя на нее залитыми слезами глазами; взгляд был одновременно жалкий и ненавидящий, полный обвинения.

* * *

Каждый год от трех до пяти миллионов детей[459] обращаются в органы опеки и попечительства по поводу жестокого обращения. Марта не была одной из них. Никто не обращался ни в какие органы от ее имени, да и сама она никогда не считала, что над ней кто-то издевается. Конечно, когда мать била ее щеткой по голове, девочке было больно и обидно, но ведь случалось подобное не так часто, чтобы считать эти действия жестоким обращением; и критиковала ее мама постоянно, но, как казалось, недостаточно серьезно, чтобы это причиняло девочке реальный эмоциональный вред. «Меня любили. Я жила в красивом доме. У меня ведь не было отца-алкоголика, который избивал бы меня ремнем или запирал в шкафу», — оправдывается Марта.