Сверхновая американская фантастика, 1994 № 4

— Разве это придирка?

— Да. Еще ты вечно пристаешь, чтобы, выходя, я не забывала надеть пальто, и твердишь, чтобы я не захлопывала на замок дверцы в машине, не проверив, где ключ…

— Я же напоминаю тебе об этом лишь потому, что если я не скажу, ты непременно об этом забудешь.

— Ну и что? Ключи мои… черт побери, и машина тоже!

— И я еще должен все это… погоди минуточку. Я позвонил не для того, чтобы пререкаться из-за ключей. Я хотел узнать, все ли в порядке. Судя по всему — да. И похоже, что лучше мне задержаться здесь подольше.

— Ага, задержись.

— Ну, хорошо. — Я помедлил, ожидая вдохновения, но оно не пришло. — Значит, когда-нибудь увидимся.

— Ага. Пока.

— Пока. — И уже в последнюю секунду я добавил: — Соня, я тебя люблю.

Я ожидал ответа, однако в трубке после гудков и щелчков послышалось лишь ровное гудение.

Жанетт сидела с ногами в кресле и читала «Принца и нищего».

— Может, у нее месячные, — объявила она, когда я пересказал весь разговор.

— А почему тогда он ее не раздражает? — спросил я.

— М-м-м, правильно подметил.

— Она сказала, что я придира. Прежде такого не было.

— Прежде она была знакома лишь с одним вариантом твоей личности, не с кем было сравнивать, — ухмыльнулась Жанетт. — Эй, не пыхти. Если она не любит придир, наш-то ей надоест сразу. Ты еще и знать не будешь, а она уже запросится к тебе.

— Может, и так. — Она меня не убедила.

Присев на ручку кресла, я поглядел на верхушки деревьев.

— А, что, если я и вправду придира? — спросил я.

Жанетт пожала плечами:

— Будь им, все лучше, чем эгоистичным самодуром.

— Но Соня этого не говорила.

Закрыв книжку, Жанетт обняла меня:

— Значит, она не понимает, чего лишилась. Ей же хуже.

Отстранившись, я зашагал по комнате.

— Жанетт, она же моя жена. Не могу же я… бросить ее из-за того, что с ней закрутил еще кто-то.

— Никто этого и не требует. Она просто наслаждается вниманием. Даже Майкл — тот Майкл — умеет быть очаровательным, если захочет. Дай ему время проявить оборотную сторону собственной натуры — и он ей сразу же надоест.

— А ты тогда начнешь звать меня придирой.

Она вновь пожала плечами.

— Возможно. Как знать? Привычка порождает раздражение и все прочее.

Так, подумал я. И явно в большей степени, чем можно заподозрить.

Потом я попытался выбросить Соню из головы, попытался наслаждаться пребыванием в раю и обществом Жанетт, но Соня все время возвращалась.

Жанетт тоже старалась… Даже вновь натянула платьице горничной и принялась смахивать пыль с самых высоких полок, пока я читал. Но, помолчав минут пятнадцать, она спустилась вниз и стала передо мной — руки в бедра.

— Выходит, она у тебя там какая-то инфернальная женщина…

Я подвинулся, и после недолгих колебаний она опустилась рядом со мной на кушетку.

— Ничем она не лучше тебя, — проговорил я, — только она мне жена, а потому дороже всех на свете. Мы прожили вместе пятнадцать лет, и я не могу выбросить их из памяти. Даже ради тебя.

Жанетт замахнулась, словно чтобы стукнуть меня метелкой из перьев, однако движение не завершила.

— Боже, как жаль, что я с тобой вовремя не встретилась, — проговорила она, уронив метелку на колени. — Да большая часть женщин на убийство пошла бы, чтобы добиться подобной привязанности от своего мужчины!

— Кроме одной.

— Ха. А откуда ей знать, что ты все это чувствуешь? Или ты ей уже сказал?

— Н-нет. Ну… не в таком количестве слов…

— Ну и отправляйся тогда туда.

— Ты считаешь, что нужно позвонить и сказать ей?

Жанетт недолго подумала:

— Видишь ли, если для тебя все это настолько серьезно, почему бы тебе не вернуться? Войти с охапкой цветов… это не телефонный звонок.

— Наверное, так. — Я кивнул. — «Нет» всегда проще сказать в трубку. О: кей, значит, завтра я возвращаюсь.

Жанетт ничего не сказала.

— Жанетт, прости, что я…

— Не извиняйся. Зачем? — Пригнувшись, она поцеловала меня в Щеку и встала. — Это было забавно. Вдруг исполнилась, пусть ненадолго, одна из моих фантазий; теперь пора просыпаться в реальном мире. Все-таки у многих дела обстоят похуже.

Я смотрел, как она выходила из библиотеки, облаченная скорее в достоинство и изящество, чем во что-то еще. И если бы я сам ей все только что не сказал, то немедленно бросился бы следом. Но я все решил. Возвращаюсь к жене.

Смех ее я услыхал еще на ступеньках крыльца нашего дома, и смех этот смолк, когда мой ключ повернулся в замке и я открыл дверь.

Она сидела на кушетке в гостиной, она прислонилась к его плечу, его рука обнимала ее за грудь.

— Майкл, — проговорила она, выпрямляясь. — Что ты здесь делаешь?

Я ответил:

— Просто вернулся в свой дом, к собственной жене.

Другой я встал, Соня поднялась тоже. Он уже начинал краснеть, осознавая, что попался с чужой женой.

— Что случилось? — спросил он. — Я полагал, что тебе вовсе не худо на моем месте.

— Так, но я вдруг понял, что там нет человека, который мне всех дороже, и настроение мое испортилось. Поэтому я вернулся. — Я расстегнул пальто и, достав из обертки желтый нарцисс, протянул его Соне.

Она поглядела на цветок, потом на меня.

— Все не так просто, — проговорила моя жена.

— Что?

— Все не так просто. Он мне нравится больше.