– Ну я же умничка! – крикнула Тамара теперь уже из ванной. – Валентин Иванович отнёсся с пониманием к нашей задержке. И сам ради нас немного задержался, чтобы мы написали отчёт как следует. А ведь ему сегодня ещё на складе работать.
Сестра вошла в кухню и тут же чмокнула отца в щёку, посмотрев на Мишу весёлыми сияющими глазами.
– Папуля, как ты?
– Ешь, лиса, – он тут же оттаял. – А то остынет. Холодную рыбу есть невозможно.
Миша доел свою порцию и положил вилку на стол. У него на вечер была назначена куча дел, но ему хотелось побыть с семьёй ещё хотя бы пару лишних минут. Поглядывая попеременно на родителей и сестёр, он чувствовал в груди что-то сладкое и приятное. Слова любви прямо рвались из него наружу, но он прекрасно помнил папино наставление, что любовь выражается в делах и отношении, а не в словах. Поэтому Миша сдержал себя и встал из-за стола.
Он поставил контейнер возле приёмника общественной кухни, поблагодарил родителей и быстро ушёл в свою комнату. Усталость после работы на ферме давала знать о себе, но Миша не позволил лени и праздности одержать верх. Он сел за стол и принялся делать уроки, полностью отогнав от себя все посторонние мысли и сосредоточившись на учебном материале.
Он заканчивал учить новый параграф по истории, когда в комнату зашла мама. Какое-то время она возилась в его шкафу, просматривая одежду.
– Опять галстук весь помятый.
Миша вздохнул и прервался.
– Я старался.
– Пионерский галстук всегда должен выглядеть идеально, – строго сказала мама, неодобрительно глядя на грязные штаны, которые он небрежно набросил на спинку стула.
– Я знаю, мама, – снова вздохнул он, героически борясь с предательским желанием немедленно отправиться в кровать.
– Ты Машке какой-то странный город нарисовал, – заметила она, беря в руки его планшет и просматривая оценки и записи учителей. – Откуда такие фантазии?
– Никаких фантазий. Нам Сергей Владиленович показывал три фотографии изначальной Москвы.
– А откуда он их взял? – удивилась мама, одобрительно качая головой при виде свежих пятёрок. – Я не знала, что такие вообще есть.
– Не знаю, – Миша пожал плечами.
Мама вышла из комнаты, и он продолжил учёбу. Но теперь его мысли то и дело возвращались к маминой фразе. А ведь и правда – откуда могли взяться фотографии первой Москвы? Она ведь была разрушена задолго до изобретения фотографии… Вот же чудно. Но как такое может быть?
Тут он встал и направился к отцу, который сидел возле домашнего компьютера и с обеспокоенным видом читал свежую вечернюю газету.
– Пап, а разве могут существовать фотографии изначальной Москвы?
– Что?! – отцовы густые брови полезли на лоб от удивления. – Не могут, конечно.
– А если я их видел?
– Ты видел такие фотографии? – тот удивился ещё сильнее.
Миша просто кивнул.
– А кто тебе их показывал?
– Наш преподаватель географии.
– Нет, такое в принципе невозможно, – категорично заявил отец, мотая головой. – Когда наш народ оставил изначальную Москву, искусство фотографии ещё не было изобретено. Мы знаем о том, как она выглядела, только по летописям, которые удалось сохранить только благодаря тому, что они передавались из уст в уста, как говорится. Так что это в любом случае искусная подделка, не более. Просто чьи-то фантазии. Не бери в голову.
Отец снова углубился в чтение газеты, а Миша вернулся в свою комнату. Он быстро доучил последний абзац и поставил планшет на зарядку.
– Вот же твари! – вдруг воскликнул отец, и Миша от неожиданности подскочил на месте.
– Тише! Опять плохое слово! – шикнула мама. – Что случилось?
Миша на цыпочках подкрался к двери и застыл, напрягая слух до предела.
– Группа боевиков
– Какой кошмар! – воскликнула мама в испуге, и Миша тут же представил её бледное взволнованное лицо. – Гриша, ну почему даже сейчас они не хотят оставить нас в покое?! Ведь они и так отобрали у нас всё, что мы имели! Даже нашу родную землю! Их поймали?
– Их расстреляли, – успокоил её отец. – Наши доблестные пограничники вовремя заметили их и расстреляли. Всех до единого…
Дальше они принялись шептаться, а Миша юркнул обратно в комнату, испытывая жгучий стыд за своё подслушивание. Он сел на узкую жёсткую кровать и попытался успокоиться. Но от услышанного сердце против воли билось чаще обычного. Ещё бы – опять
Чтобы закрепить свой патриотический порыв, Миша бросился на пол и старательно отжался двадцать раз, хотя усталость всё больше брала своё. Последнее отжимание он совершил сквозь боль рвущихся мышечных волокон. Но зато мальчика переполняла гордость, что он не занимается преступным отдыхом, а готовится защищать любимую страну, если потребуется.