Сверкнув, не погасло

Ансамбль выступал где-то — может быть, на палубе крейсера, может быть, на сцене какого-то театра, может даже во дворце — в присутствии, по словам рассказчика, королевы Великобритании (теперь я понимаю, "королевы-матери", Елизаветы Боуз-Лайон). Было "Яблочко" в исполнении моряков и Ивана Дурнева, центра композиции. И таким это "Яблочко" было зажигательным, таким англичанами не виданным, что королева, опять-таки по словам рассказчика, подозвала его к себе и сказала, что… хотела бы иметь такого сына, как он. Мичману слова королевы перевели, он классно, сорвав бескозырку и подметя ленточками не то палубу, не то пол, поклонился ей, в стиле "Яблочка", и героем вернулся в строй моряков…

В рассказ Ивана Сергеевича можно верить, и вот почему. У королевы-матери не было сыновей, а было две дочери: старшая — теперешняя королева Великобритании, Елизавета Вторая. Младшая же, Маргарет-Роуз, слыла "мятежной" принцессой, она "отличалась скандальным характером, была завсегдатаем лондонских ночных клубов, охотно появлялась в обществе рокеров, со стаканом спиртного и длинным мундштуком в руке". Понятно, что королева-мать жалела, что у нее нет сына, будущего короля Англии, и комплимент Ивану Дурневу, лихому моряку, ладному мужику, хотя и был придворным, но невынужденным.

Можно рассказу и не верить. Когда Иван Сергеевич докладывал мне эту занимательную ситуацию, я машинально глянул (каюсь) на его нос-картофелину и вскользь подумал, что королевскую семью охватили бы смятение и переполох, явись в ее компанию претендент на престол с таким украшением на лице.

Ну, не буду ни на чем настаивать, никого охаивать, за что, как говорится. купил, за то и продал. Да и кто теперь меня поправит? Нет в живых ни Елизаветы, королевы-матери, ни Ивана Дурнева, мичмана-орденоносца…

Прорыт окоп…

═

С войны вернуться не дано

Ни мертвому и ни живому,

Счастливая дорога к дому

Там оборвется все равно.

═

Как только первый сон уткнет

Хмельную голову в подушку,

Черт дернет злую дуру-пушку -

Она за стенкою пальнет.

═

— Серега! — схватит за плечо

Подругу сонную парнишка. -

Не прячь башку, иначе крышка!

Сегодня снова горячо!

═

С войны вернуться не дано,

С утра угрюм седой вояка,

Он танков отражал атаку

И криком горло сведено.

═

Навеки в памяти солдат

Прорыт окоп, дымит воронка,

Слова "война" и "похоронка"

В ней одинаково звучат.

Я опубликовал это стихотворение в литературном портале и получил на него письмо с такой строчкой: "Это нашим парнишкам с чеченской войны "не вернуться?"

Я отвечаю автору этой строчки.

И Вторая Мировая, и остров Доманский, и Афган, и Чечня, и любая война это, по сути, одно и то же: бой, кровь, жизнь-смерть.

Я знавал людей "хлебнувших" войны. Не знал бы их, не слушал бы их внимательно, не писал бы этого стихотворения. И не застрянь в памяти один эпизод, который будет ниже, не писал бы "С войны вернуться…"

Я расскажу, почему "не вернуться".

Давно хотел рассказать.

У меня был знакомый летчик, дважды Герой Советского Союза, истребитель, Игорь Емельянович Середа. На его счету 28 сбитых немцев. Мы с ним сталкивались на встречах с читателями, я говорил о своем, он — о войне, о том, как им приходилось в небе. Я знал его "репертуар", и однажды спросил:

— Игорь, а есть то, о чем ты не рассказываешь?

— Есть…

Его рассказ я передаю своими словами.

Однажды, лет уже через 20–25 после окончания войны, летчики — Герои Советского Союза были приглашены в Москву на Съезд-слет. Даты не знаю, известно лишь, что было это летом. Летчики — истребители, бомбардировщики, штурмовики, разведчики — съехались отовсюду, со всех концов страны. Встретились в какой-то гостинице, снятой правительством для них. Постепенно заполняли гостиничный вестибюль. Одетые по-раному, уже и мешковато, лица постаревшие, огрузшие, но, как правило, со шрамами (у Игоря не было левого уха и лицо чуть перекошено белым зигзагом).

Встретились — и не было встречи жарче…

Этим же вечером бывшие воздушные бойцы были приняты в одном из кремлевских залов. Там произносились хорошие речи, к трибуне подходил то один, то другой известный стране человек. Вручались запоздалые награды, подарки, грамоты, подтверждались чьи-то подвиги, назывались незаслуженно забытые имена…

И вот что произошло на торжестве. Поднялся к трибуне один из бывших летчиков и высказал общее пожелание участников слета, совсем неожиданное:

— Нас поселили в хорошей гостинице — спасибо. Но вот какая штука. Мы там разбредемся на ночь по номерам, а нам этого не хочется. Мы сегодня хотим быть вместе — все до единого, и на всю ночь. Пусть нам отыщут какое-то одно большое помещение, поставят койки…

Распорядители чесали в затылке… Но пожелание воздушных рубак решено было выполнить во что бы то ни стало. В одной из московских школ для летчиков был подготовлен спортивный зал, спешно завезены койки, тумбочки, стулья. Буфет был обеспечен едой, водой, соками. Была поставлена на ноги бригада врачей, она запаслась лекарствами, шприцами, кислородом на всякий пожарный — народ был им доверен пожилой…

А у ветеранов, понятно, почти у каждого была с собой бутылка.