Свет

– Было неплохо, что никто здесь не заметил наше появление, не увидел разлом. А еще это означало, что мы застряли в замерзшей пустоши и нам некуда было идти. И в этом виноват был я.

– Ты же не знал, что так случится. Твой отец тоже отчасти виноват в разрыве. Да и кто знает, что бы он со всеми вами сделал, если бы ты их не забрал.

– Не все прошли через разлом, но те, кто прошел… воспоминания о тех днях еще преследуют меня в кошмарах.

Сердце ноет, когда я слышу его голос, полный боли – словно на открытую рану насыпали песок.

– Когда мы свалились сюда, болели все ореанцы. Все слегли, и всех тошнило. Моей задачей было обо всех позаботиться, убедиться, что больше никто не умрет, а еще отправиться на поиски еды.

Сердце у меня до боли сжимается.

– Мы оставались в этой пещере, рядом с разрывом, но адаптация проходила мучительно. Их тела уже отвыкли от Ореи и потеряли фейскую связь с Эннвином. Какое-то время я сомневался, что они выживут.

– Великие боги, – говорю я, тяжело сглотнув. – Как ты поступил?

– К счастью, большинство выздоровели, а потом, там, где сейчас находится Нарост, я нашел гнездо тимбервингов. Стая была совершенно дикой, и дважды я чуть не потерял руку, но в итоге всех приручил. Думаю, это могли быть последние дикие тимбервинги в Орее.

Я с удивлением приподнимаю брови.

– Арго?

Слейд качает головой.

– Мать Арго. Без нее я не смог бы охотиться на крупную дичь, которая нас прокармливала. Не смог бы добраться до побережья, где я украл припасы. Первые пару месяцев мы жили впроголодь, но постепенно здесь освоились. Некоторые жители деревни тоже владели магией, и это помогло. Один мог формировать камень, и он помогал строить дома и скрывать существование Дролларда.

– Поверить не могу, что тебе все это удалось, – с восхищением говорю я. – Тем более в совершенно новом мире, в котором ты никогда раньше не был, тогда как тебя, по сути, разрывало надвое.

– Вначале я допустил много ошибок. Жаль, что не разобрался во всем раньше. Возможно, мы бы не потеряли некоторых. Но путешествие через разлом прошло для них утомительно, а условия здесь были ужасными. Многие из них винили меня.

– Тебе было пятнадцать! – напоминаю я.

– И я был фейри, – возражает он. – С матерью, которая больше не могла говорить или общаться, и десятилетним братом, напуганным до смерти. Ореанцы не сразу возненавидели меня, но это случилось. Со временем. Особенно когда поняли, что я могу уйти, а они нет.

Я делаю паузу.

– То есть?

Он останавливается и поворачивается ко мне.

– Лу рассказала, что в павильоне ты почувствовала, что с ними что-то… не так.

– Да…

– Ты уловила, что их жизненная сила связана с Энн- вином.

Я округляю глаза.

– Что?

– Все, кто сейчас живет в Дролларде, сотни лет назад были вывезены из Ореи моим отцом, когда еще стоял мост Лемурии. Живущие в Эннвине фейри благословили их долгой жизнью. Но когда мы оказались здесь… Разлом – их последняя связь с Эннвином. Если они слишком далеко от него отойдут, то тут же погибнут.

Я закрываю рот ладошкой.

– Значит, никто и никогда не сможет отсюда уйти.

– Только Райатт, я и немногие дети, что здесь родились.

– Твиг.

Он кивает.

– Твиг. Мы волнуемся, что если оставить ребенка здесь слишком надолго, то он тоже станет зависимым от разлома, потому, когда они подрастают, я забираю их с собой в Четвертое королевство.

– А Райатт? – спрашиваю я. – По рождению он не фейри, как ты, тогда почему он может покинуть Дроллард?

– Единственная теория, которая пришла мне в голову, заключается в том, что у нашей матери очень сильное родословное древо фейри – намного сильнее, чем у ореанцев, – а это логично, учитывая, какой могущественной силой она обладала. Наверное, поэтому его жизненная сила тоже не зависит от разлома.

Я провожу рукой по волосам, блуждая взглядом по расщелинам, хотя на самом деле их не вижу.

– Я знаю, что это трудно осмыслить.

Вздохнув, я киваю.

– Да, но я рада, что ты мне рассказал.

Теперь Слейд сжимает мою руку.

– Я уже говорил, что все тебе расскажу. Просто не хочу тебя перегружать.

Я нежно ему улыбаюсь.

– Как бы то ни было, я горжусь тобой. Тем, что ты всех спас. Тем, что защищал их. Тем, что ты все понял, когда тебе было всего пятнадцать лет, когда мог легко сдаться.

Слейд протягивает руку и проводит пальцем по моей щеке.

– Не в моих привычках сдаваться.

– Ты очень настойчив, когда обращаешь на что-то свой взор.

– Взор редко меня подводит, – отвечает он, когда мы снова продолжаем путь.

Мы подходим к дому Элоры, и я спрашиваю:

– Почему твоя мать не живет с другими жителями деревни?

– Падение в разлом сказалось на ней сильнее, чем на остальных, – тихо говорит он. Глядя на его лицо, я вижу уныние в глазах, бремя, под которым согнулись его плечи. – Ее магия, ее слова, ее свет – все будто разом погасло. С тех пор, как мы очутились здесь, она произнесла всего несколько слов. Иногда я даже не уверен, что она меня узнаёт.

– Сомневаюсь, что это правда, – говорю я, чувствуя, как сжимается мое сердце. – Я видела, как она смотрит на тебя. Она тебя обожает.

– Жаль, что она больше не говорит, – хрипло признается он.

У меня спирает дыхание.