Свет

Они очень высокого мнения о себе.

– Мы рады видеть вас здесь, – говорит одна из них. – Провести Очищение – это милость богов, и они считают нас достойными этой роли. Это дар, который помогает и нашему внутреннему очищению.

Когда они начинают приближаться ко мне, я отползаю назад и упираюсь спиной в стену.

– Не прикасайтесь ко мне.

Та, что стоит ближе всех, округляет голубые глаза.

– О, миледи, нам не дозволено так пачкать кожу, – говорит она, и на ее лице появляется жалость и ложная нежность. – Рукава наших платьев сохранят нашу чистоту. Наша кожа не соприкоснется с вашей.

Я с недоумением смотрю на нее, и им хватает этой сиюсекундной заминки, чтобы схватить и уволочь меня в другой конец комнаты. И хотя они тащат меня на руках, та женщина была права – они не прикасаются ко мне обнаженными руками.

Не знаю, должна ли я чувствовать себя оскорбленной или нет.

Мое тело словно раздавили изнутри, но я пытаюсь бороться с ними, пытаюсь вырваться из их хватки. Вот только я все равно что младенец, пытающийся отпугнуть ястреба, и у меня ничего не выходит, только голова начинает кружиться от отголосков боли.

Они запихивают меня в такую узкую бадью, что я не могу свободно опустить обе ноги. Вместо этого мне приходится закинуть одну ногу на другую, а поскольку бадья еще и короткая, то согнуть коленки. Задняя стенка тоже узкая, поэтому я наклоняюсь вбок, упираясь в грубую древесину только одним плечом.

Сколько бы я ни брызгала слюной и ни сопротивлялась, их много, и им удается меня удержать. Вода чуть теплая, и у меня мурашки бегут по коже, отчего я съеживаюсь.

Одежда мигом промокает насквозь, а хвостик растрепанной косы прилипает к груди. Словно мне мало лежать в самой неудобной бадье на свете – Матроны выливают мне на голову кувшины с теплой водой. Трое из женщин поочередно занимаются этим, пока другие хватают меня за руки и ноги, а затем начинают тереть щетками с болезненно жесткой щетиной.

Я кричу, пытаясь вырваться, пытаясь воззвать к их праведности, убеждая, что меня взяли в плен. Но все тщетно. Меня окружают белые покрывала и благочестивое безумие.

В чем же тут светлая сторона? Они хотя бы настолько противятся прикосновениям, что пользуются этими ужасными щетками, не раздевая меня. Думаю, в противном случае кожа бы слезла кровавыми полосами.

Мыло, которым они пользуются, пахнет резко и терпко. От него кожу головы жжет, оно забивает поры. И все это время, грубо со мной обращаясь, они проповедуют мне о своих богах. Тех, кто вознаграждает чистоту плоти и послушание разума. Тех, кто требует самоограничения и самопожертвования.

Они ничего не говорят о богинях. О материнской любви или женской стойкости.

Вытащив из бадьи, они бросают меня возле огромной чаши с горящим пламенем. С моей одежды стекает вода, пока мне не кидают колючее одеяло, чтобы немного ее подсушить.

Кто-то расчесывает мне волосы – да так нежно, что та жесткая чистка щеткой кажется еще большим потрясением. Я все равно пытаюсь оттолкнуть женщину, но другая Матрона ударяет меня по руке скребком, и я шиплю от боли.

– Сядьте, миледи, и замрите. Воспользуйтесь этим временем для подготовки к молитве.

– Я воспользуюсь этим временем, чтобы наполнить эту комнату силой, пропитав тебя ею насквозь, а затем стану скоблить твою кожу, пока она не покроется ранами, – рычу я в ответ.

Если они хотят сделать из меня злодейку, то я, черт возьми, ею стану.

Она резко охает, и я чувствую легкое торжество из-за того, что мне удалось ее поразить. Мое чувство контроля ускользает после того, как меня опоили дурманом и похитили, пытали и приволокли сюда, и я чувствую себя загнанным в угол зверем. Больше всего на свете мне хочется применить свою фейскую сущность, выпустить зверя и переплавить мир в чане с золотом, но магия королевы Изольты просто сокрушительна.

Но это не останавливает меня от желания попытаться снова. Мне нужно немного времени, чтобы восстановить силы. Нужно выждать время и притвориться бессильной. Много золота мне не нужно. Нужно просто устранить эту королеву-стерву. Может, я заставлю золото сжать ее металлическими тисками. Могу поспорить, тогда она растеряет свое самодовольство.

К слову, о нем…

– Леди Обманщица ничего подобного не сделает, – заявляет королева Изольта, появившись в поле зрения. Она стоит, прислонившись спиной к фреске, изображающей священника во всем белом. Он возглавляет дюжину Матрон, стоящих перед ним на коленях. Серые полосы на их одеяниях равняются количеству ударов плетью по спине предполагаемого «грешника», привалившегося к столбу. От священника исходит свет, отражающийся от хлыста, словно он – дар божий этому миру, а назначенное им наказание – то, чему следует поклоняться.

У меня сводит живот.

– Она достойно покорится оставшейся части своего Очищения, – продолжает королева. – Эти угрозы не имеют смысла в этой комнате, потому что исходят от ее греховности, от которой мы должны помочь ей избавиться.

Другие Матроны что-то бормочут в знак согласия.

Я смотрю на нее, прищурившись.

– Скажи же, как ты избавишься от своей греховности, королева Изольта?