Свет

Армейский лекарь одет в чужую одежду, которая ему немного велика, а его каштановые волосы стали длиннее, чем в нашу последнюю встречу. Из-за пылающего в камине огня затянувшийся шрам над глазом выступает чуть сильнее, а кожа покрыта красными и белыми пятнами.

– Рад видеть вас проснувшейся, – говорит лекарь, тепло улыбаясь. – Как вы себя чувствуете?

Ответ вырывается сам по себе:

– Хорошо.

Ходжат охает и подходит ко мне, на ходу кивнув Слейду.

– Зайдите, пожалуйста, в спальню, чтобы я мог вас осмотреть.

Я напрягаюсь всем телом.

– Нет, спасибо, все правда хорошо.

Он поджимает обожженные губы.

– Миледи, я понимаю, что это болезненно, но ради вашего здоровья я должен…

– Я же сказала, что в порядке. – Я протягиваю руки к своему плащу и начинаю судорожно складывать его, отгораживаясь этим действием как щитом. Даже для меня фраза «я в порядке» звучит как одна большая ложь. Банальное отрицание, предназначенное для того, чтобы страстно затягивать время и вынужденно игнорировать все вопросы.

Ходжат переводит взгляд на Слейда, и они молча ведут между собой беседу. В комнате повисает нерешительность, надвигаясь на меня бурной волной, которая вот-вот собьет с ног.

– Леди Аурен, это крайне важно, – осторожно говорит Ходжат, и меня бесит жалость, которую я вижу в его глазах, потому что она точно не сулит ничего хорошего. – Вы же не хотите, чтобы началось заражение, – протяжно произносит он, словно хочет забрать эти слова обратно.

В этот момент паника начинает утягивать меня в свои недра.

Не могу допустить, чтобы он посмотрел на меня.

Просто не могу.

Потому что если Ходжат на меня посмотрит, то я не смогу продолжать делать вид… будто все нормально.

Внезапно, словно зная, вокруг чего крутятся мои мысли, спину пронзает острая боль. Я втягиваю воздух, и от самого вдоха тоже колет в груди.

– Аурен, Ходжат будет аккуратен, – говорит Слейд, но он не понимает. В том нет ничего аккуратного. То, с чем он просит меня столкнуться, – это грубая ненависть и неприкрытое насилие. Он просит меня принять эту проникшую до глубин души травму, о которой я хочу попросту забыть.

Он хочет выдернуть пробку моих мук. Ту, к которой я сама протягиваю руки и сильнее прижимаю.

Слейд только что сообщил, что внутри меня гниль, но, возможно, это вовсе не его вина. Возможно, вина только на мне. Может, случившееся со мной и есть причина того, что гниль во мне укоренилась.

– Меня не волнует, будет ли он аккуратен, – говорю я и поворачиваюсь, снова просунув ноги в сапоги. Даже не утруждаюсь завязыванием шнурков, потому что мне нужно уйти отсюда. Оказаться в пещере, где тайны остаются скрытыми, а глубины – нетронутыми. – Я выйду.

– Аурен…

– Он не станет меня осматривать, а я вернусь в чертову пещеру! – кричу я, тяжело дыша и чувствуя, как пылают от злости щеки. За этот оборонительный жар я и держусь, потому как не выдержу погружения в ледяную реальность потери.

Почему они просто не оставят все как есть? Почему они такие ужасные и назойливые? Мне просто нужно остаться в пещере. Потому что я не могу, не могу…

– Миледи, – раздается голос едва ли громче шепота.

Но этот хриплый, тихий голос вынуждает меня резко остановиться.

Я медленно поворачиваюсь, и весь мой мир сводится к человеку, который, сгорбившись, стоит в дверном проеме.

– Дигби.

Он не двигается. Молчит.

Секунду мы просто смотрим друг на друга.

От мыслей о нем сердце свернулось тугой спиралью, образовав дыру, которую заткнули вместе с остальными. Я даже осознать не могу, что он здесь, стоит напротив. В расщелинах пещеры моего разума он был спрятан в очень темной тени, чтобы было проще смиряться с горем потери. Но он здесь. Ему каким-то образом удалось выйти целым и невредимым.

Мне плохо его видно из-за слез, застилающих глаза, поэтому я яростно моргаю, заставляя себя не расплакаться, потому что мне нужно разглядеть его, нужно убедиться, что с ним все в порядке.

Но это не так.

Может, он и стоит здесь в целости и сохранности, но он не невредим.

Его лицо состоит из изуродованных пятен. Все синяки разных цветов и указывают на серьезность припухлости. В карих глазах Дигби теперь затравленное выражение, которого раньше там не было, его седая борода и волосы растрепаны, и он совсем не похож на моего опрятного, стойкого стража. Я замечаю, как он прислоняется к дверному косяку, с опаской положив руку на пояс, а под рубашкой виднеются бинты.

– Ты здесь, – говорю я, и мой голос звучит так, словно я стою на дрожащей земле. – Я думала… в той комнате. Ты был там, а я просто… Я так боялась, что я… Разве?.. – Этот порывистый вопрос повисает в воздухе, балансируя на грани, за которую я очень боюсь заглянуть.

Я навредила ему?

Навредила ли я еще кому-нибудь, кто мне дорог?

Спираль в груди стягивается и сжимается, обвиваясь вокруг ребер, и дышать становится почти невозможно.

На мой вопрос Дигби хмурится, словно не понимая, о чем я, но Слейд отвечает за него:

– Нет, Аурен. Ты ни ему, ни кому-либо из нас не навредила.