Свет дьявола

Когда мы остались одни, я лег на спину и, осторожно раздвинув халат на груди, сказал по-русски:

– Ну, Джен Лан, давай!

Она колебалась.

– Смелее, Джен Лан!

В черном спортивном костюме она по-обезьяньи вкарабкалась на меня и принялась массировать грудь. Массаж Чанша приобрел некоторые понятные мне очертания. Я постепенно забыл о том, что мне завтра нужно ехать в родную деревню Мао, а послезавтра встречаться с даосами. Она словно сканировала меня, время от времени глядя в глаза. Мы, кажется, немного увлеклись, приблизившись к порогу, за которым открывался великий китайский путь ценой в 480 юаней. Она опомнилась только после того, как превратила меня в фонтан.

Вытянув руки по швам, со свободным расплющенным лицом она стояла у кровати. Я дал ей 500 юаней на чай и вызвал корабельного кока. Можно ли назначить мне новый массаж на завтра, на вечер, если она не занята? Они переговорили между собой. Кок сказал, что она готова сделать массаж в моем номере – стоимость та же. Я дал ему тоже немного денег. За перевод.

Завтра я провел с Мао. День был синий и золотой. Я не заметил, как пошел дождь. В резиденции Мао, довольно дурацкой на вид, я сфотографировался с вождем, без особого отвращения обняв его за пластмассовую шею, и дождался снимка. Попутчик-драматург по дороге от Мао рассказал мне историю своего массажа, уместившуюся в одно предложение:

– Она даже не позволила мне снять трусы!

Вечером состоялась чайная церемония. Пекинский журналист рассказывал мне с плохо замаскированной горечью, что о «культурной революции» нынче нельзя говорить ни хорошо, ни плохо. Я подумал, что у Джен Лан есть родители, которые жили во времена «культурной революции», и мне представился большой китайский путь с бычьими яйцами, мотороллерами и смешными автомобилями.

– Вы знаете, какое время наступило сейчас в Китае? Время безвременья.

– Какой ужас! Китайцы наводняют Сибирь. Китайцы женятся на восьмидесятилетних бабулях, прописываются на русских землях. Вот она – китайская угроза.

– Это – любовь, – широко улыбнулся китаец. – Русская женщина для китайца не имеет возраста.

– Спасибо вам за искренность! – прошептал я.

По коридору на моем этаже прохаживались два высоких китайских парня в стальных костюмах. От шеи до уха вились прозрачные шнуры. Педарасы! Диктатура! Я уже беспокоился за нее. Вдруг не придет? Ее расстреляли за буддийским новоделом, что виднеется из моего окна на восемнадцатом этаже, с камнями, красными рыбами, журчанием водопроводных струй…

Она постучала мне в дверь ровно в одиннадцать, как обещала. В зеленой блузке с голубыми кружевами, с голубой кружевной бабочкой на вырезе. Зеленый цвет ей шел. В руках – сверток. Обняв Лан, я понял, что она совсем невысокого роста. Я развернул подарочную бумагу. В коробочке лежала черная ручка с золоченым пером. Пока я разглядывал ручку, Лан села к письменному столу и стала писать, сжимая карандаш в кулаке. Тонкие пальцы левой руки, с серебряным браслетом на запястье, придерживали листок – они выглядели, как нежное экзотическое насекомое. Изобразив подпись и пририсовав к ней цветок, она ловко сложила листок в конверт и со смущенным смехом передала мне. Со стороны, это было похоже на письмо Татьяны к Онегину, написанное в его присутствии и тут же врученное адресату. Развернув записку, я увидел аккуратные домики иероглифов – написанные слова, по ее мнению, мне понятнее сказанных? При свете настольной лампы я заметил, что она слегка красит волосы в рыжий цвет, что губы у нее сжаты, а глаза смотрят с вызовом.

Схватив за руку, я вытащил ее из-за стола. Через секунду мы оказались в просторной, как это бывает в стандартных пятизвездочных отелях, ванной. Она защебетала по-китайски, в глазах возникло сомнение, перемешанное с упрямством, но я не дал ей опомниться – на нас из тарелки душа уже лилась вода. Вода превратила приключение в детскую забаву: она отфыркивалась, моргала, волосы облепили ей лоб и щеки и, как у всякой девушки с мокрыми волосами, вид у нее был вопрошающий. Черные волосы на лобке были свежевыбриты по западной моде. Я вымыл ее от плеч до пяток, завернул в полотенце и отнес на кровать.

Здесь, на кровати, она превратилась в бесстыжую девчонку, жадную до ласк, готовую принимать самые неприличные позы. Но во всем этом был особый восточный колорит: ее глаза, руки, тело лишены христианской вины, ее движения, действия непорочны. На Востоке нет блядства – в этом сила и слабость восточной эротики. В ней есть своя пряность – она извлекает из твоего тела невозможные вещи. Но в ней навсегда сохранилась линейная последовательность.