Свет дьявола

– Как дошли до нас в горку? – усмехнулся настоятель.

– Легко, – сказал я. – Посидим в забытьи?

Настоятель с пониманием поднял брови. Это было начало чистой беседы. Слуга принес чай.

– Как по-русски чай? – спросил настоятель.

Возможно, он знал ответ.

– У вас в сувенирных лавках вокруг храма продают медали и красные звезды с Мао. Он – друг даосов?

– Великий вождь Мао Дзэдун не только наш друг, но и учитель. Он сделал Китай великой страной.

– Я рад за Китай.

– Отдельные люди не имеют значения.

– Волос в моей ноздре значит больше, чем спасение мира. Даосское изречение.

– Человек в любом случае жертва позора или славы.

– Ну, вы – как киники. Начали с отшельников, кончили гедонизмом. Разреши твоему телу делать то, что оно хочет! Я люблю ваши противоречия. Если хочешь стать сильным, объяви себя слабым.

– Краткий курс китайской философии для американских вузов, – догадливо кивнул мальчик-послушник, сидевший слева от учителя.

– А кто – разве не даосы? – проповедуют красоту незнания? – покосился я на него. – Так что, простите, важнее нас? – спросил я настоятеля.

– Например, гора, на которой мы с вами сидим. Ведь что мы сжигаем у храма? Свою гордыню.

– Да вы – даосский фундаменталист! – воскликнул я с недоверчивым смехом. – Из-за таких теорий мир превратился в ад.

– Я не буду это переводить, – сказала Вероника. – Это невежливо, хотя я с тобой согласна.

– Вы пишите книги, – сказал настоятель. – Если вы вкладываете в них свое сердце, они тоже важнее вас.

– Это верно, – согласился я.

– Мы все непоследовательны. Бредем, как ежики в тумане.

– Так и сказал? – переспросил я Веронику.

– Я всегда пользуюсь вольным переводом.

– Про Мао тоже был вольный перевод?

– С китайского невозможно переводить дословно. Иногда приходится переводить прямо наоборот.

– Значит, то, что он сказал, он вообще не говорил? – спросил я, допивая чай.

– В каком-то смысле да.

– Мы здесь теряем время.

– Говорят, в Москве всегда холодно, – задумчиво сказал настоятель. – У вас там не мерзнут ноги?

– Но ведь ноги отдельного человека не имеют особого значения.

Настоятель неожиданно расхохотался.

– Я верю, что вы – писатель. Но вам надо сделать еще несколько шагов, чтобы быть наверху горы.

– Думаете, получится?

– Хрен его знает.

Мы церемонно распрощались.

По дороге вниз мы с Вероникой зашли в забегаловку съесть пельменей.

– За хрен особое спасибо, – поморщился я от вони из открытой двери кухни.

– Если у тебя мерзнут ноги, мы можем успеть до ужина сходить в сауну… Это всегда так, – сказала Вероника, когда мы в белых халатах шли по коридору в сауну. – Чем больше человек верит в Бога, тем больше глупостей он говорит. По-моему, настоятель – полный мудак.

Я промолчал.

– Ты был не лучше.

Она скинула халат и вошла в сауну. Я курил и видел через стеклянную дверь, как розовеет ее тело с полными бедрами. Она легла на деревянную скамью и, подняв ноги, уперлась пятками в стену. Я увидел ее лобок со стародавним веером волос и не спеша затушил сигарету.

– Не обиделся? – Вероника поджала ноги, пропуская меня. – Ты до сих пор надеешься, что тебе откроется истина.

– Атеистка.

– Если бы восточная мудрость знала истину, в Китае не было бы «культурной революции». Моя семья тоже пострадала. Мой папа был профессором.

– Зверства могут быть частью истины.

– На фига мне такая истина? Бог запретил людям знать истину, – тыкала она мне в лицо своей китайской ладошкой, – забил все щели, чтобы мы не подсматривали.

– На фига мне такая клаустрофобия?

– Плесни воды на камни! – неожиданным материнским тоном приказала она.

Она превратилась и в мать, и в девочку. Она то вставала, то садилась, то ложилась, то наклонялась, то распрямлялась – ее тело юлой вращалось в тесной клетке. Она не успокоилась до тех пор, пока не присела на корточки и не стала меня сосать. Мы едва не опоздали на ужин.

Я помчался в лобби встречать Джен Лан. Она пришла в той же самой зеленой кофточке с голубой бабочкой. На этот раз у нее были накрашенные глаза и ярко-розовые губы. В ресторане – суматоха. Мы с трудом нашли свободный столик – официант вручил нам по листу линованный бумаги: у стеклянных витрин, где была выложена еда, записывались желания. Вся мощь Китая в этот вечер собралась в витринах: такого изобилия жратвы я не видел нигде. Я выбрал жареную черепаху. Я никогда до этого не ел черепах. Можно будет загадать желание.