Свет дня

Из-за этой нервозности я давно уже завел привычку приезжать рано. Успеваю подкрепиться. Для этого иду в другую сторону, к большой улице. Там есть закусочная «Ланчетерий» – вывеска непритязательная, а готовят прилично.

«С чем сегодня был сандвич, Джордж? С овощами и сыром моццарелла? Или с острой ветчиной?»

Она хочет знать такие вещи. До мелочей, до последней крошки. Жизнь снаружи – как будто я могу и за себя, и за нее. Блаженная повседневность. Запах хорошего кофе. Час ланча с его суетой. Толково приготовленный сандвич.

Это был хороший знак, когда она начала спрашивать (немножко в духе Элен): что я себе готовлю, что ем? Хороший знак, когда она сказала: «Здешняя еда – дерьмо».

Тут тоже, между прочим, неплохое место, чтобы сидеть и жевать сандвич. Скамейка у нагретой солнцем стены. Для этого, собственно, скамейки и существуют: присесть, перекусить. Но можно ли на кладбище, разрешено ли? Крошки – мертвецам.

Чего им больше всего не хватает – если они смотрят сюда? Ноябрьского солнца на опущенных веках, невесомого тепла? Вкуса свежего хлеба?

Боб мог бы сказать. Но как спросишь?

Пателю повезло. Тяжелые раны, долгое выздоровление, шрамы – но он выжил. Вот кто, считай, воскрес из мертвых.

Повезло? И да, и нет. Выжил, и поэтому в сторону отошло другое: никто не понес наказания. Закон предал Пателя. И в конце концов им с женой пришлось продать магазин – отчасти магазин, отчасти форт, факторию и форт на вражеской земле.

А он готов был заявить, что это точно был Дайсон. Успел увидеть.

Я допрашивал его, мистер Патель, он был у нас – но пришлось отпустить. Полицейская промашка. Нарушение норм. Неправомерные действия...

Я пошел его навестить. С большим букетом. Не удивился бы, если бы он в меня плюнул.

Полицейскому – расчет, Дайсону – свобода, Пателю – шрамы и ночные кошмары.

Так уж получилось, мистер Патель, что моя жизнь тоже пошла наперекосяк. Не знаю, утешит ли это вас.

Но я не мог ему этого сказать. Не мог сказать и другого: был момент, мистер Патель, сумасшедший кровожадный момент, когда я хотел – чтобы хуже было Дайсону – вашей смерти.

30

Я пошел к Дайсону. Комната номер два. Ему полагалось бы мандражировать, но Дайсон не из тех. Лицо каменное. Мягкий камень.

С ним уже сидел дежурный адвокат. Что за фрукт, интересно?

Я сказал: «У нас тут и Кении Миллс».

И бровью не ведет.

«А, мудак этот».

«Да, пришлось его забрать. Дело в том, что он там был. Пришел в магазин сразу после того, как это случилось».

Я не спускал с Дайсона глаз.

«И вы взяли этого мудака».

«Я с ним только что беседовал. Говорит, встретил Дайсона по дороге туда. Говорит, Дайсон шел из магазина Пателя».

И опять на лице ничего. Только что-то переключилось внутри глаз, как будто смотрит теперь не на меня, а на Кении.

«Как он мог меня встретить, если я был у Мика Уоррена и смотрел футбол?»

В квартире Уоррена еще шел обыск. Как будто у него в диване мог быть спрятан окровавленный нож.

Адвокат отреагировал быстро: «Я правильно вас понял? Свидетель дал такие показания? Официально?»

«Да».

Маленькое словечко, но магнитофон записал.

«Мы с клиентом должны посовещаться».

Я вернулся в первую комнату. Иногда, если повезет, ловля может начаться и кончиться в четырех стенах. Но бывает, что пойман оказываешься ты.

Там уже юрист. Мне он не понравился.

Я включил магнитофон.

«Ну что ж, Кении, ты свое дело сделал хорошо...»

Адвокат сказал: «Мистер Миллс хочет изменить свои показания».

Я перевел взгляд на Кении. Кении смотрел на стол. Все-таки больше боится Дайсона, чем меня. Может, и прав.

«Мистер Миллс сообщил мне, что дал эти показания под вашим давлением».

Я посмотрел на юриста. Ах ты сука.

«Они не добровольно были даны. Мистер Миллс заявляет, что вы принудили его к этому запугиваниями и обманом».

И не возразишь. Послушать запись – так и получится.

«Кении...» – сказал я.

Он бросил на меня быстрый взгляд. Храбрый взгляд в своем роде. Храбро-трусливый.

Я и сейчас голову отдам на отсечение. Все так и произошло. С вероятностью девяносто пять процентов. Ручаюсь даже за окровавленный нож, которым Дайсон перед ним помахал.

Как бы то ни было, взглядов лента не фиксирует.

Я не мог ему сказать при адвокате и магнитофоне: он все равно тебе припомнит, Кении.

Нет, не припомнит. Потому что Кении отмажет Дайсона. Вдвоем они будут ржать насчет того, как доконали меня. Кении войдет теперь в кружок больших ребят.

Юрист, думаю, увидел. И детектив-констебль Росс, думаю, тоже. Что я на грани, вот-вот сорвусь. Лента таких вещей тоже не фиксирует.

И все-таки надежда – безнадежная надежда, – что Дайсон как-нибудь даст слабину.

Комнаты для допросов. Запах – как в заразных изоляторах.

Я пошел с Россом во вторую. О чем говорили Дайсон и юрист, пока меня не было? Суть я знал. Легавый блефует – не поддаваться, стоять на своем.

А теперь он даже мог заявить – и заявил, – что стал жертвой незаконных действий полиции.