Свет грядущих дней

«12 ноября 1943 года. Эта дата навсегда отпечаталась в моей памяти», – пишет Реня в своих воспоминаниях. После бессонной ночи она первой вскочила с постели. Сегодня!

– Нет, – неожиданно сказала ей староста. – Сегодня ты не пойдешь на работу.

Что?

– Почему? Ты же разрешила мне на прошлой неделе.

Белиткова согласилась еще раз поменяться с ней местами, опять за крупную сумму.

– Слишком рискованно, – ответила староста. – Вдруг до начальника лагеря дойдет, что ты из камеры политзаключенных? Все мы окажемся в беде.

– Прошу, – умоляла Реня, больше ей ничего не оставалось. – Пожалуйста, умоляю тебя.

Недовольно ворча, староста все же позволила ей выйти еще раз. Маленьким чудесам не было конца.

Одетая в платье Белитковой, укутав голову драными шарфами, Реня вышла из тюрьмы. Надзирательница не узнала ее. Женщины поддерживали ее справа и слева, чтобы она не упала; как же много женщин помогали ей выжить! Наконец они пришли на площадь – пятнадцать узниц и пять охранников. Реня сложила кирпичи и огляделась в поисках Сары и Галины. Их нигде не было.

Десять часов утра. Вот они! Реня осмотрелась вокруг: женщины были заняты своими кирпичами и своими тяготами. Все чисто. Она стремительно покинула рабочую площадку.

Но не успела она добежать до своих спасительниц, как рядом с ней возник главный надзиратель и завопил:

– Ты как посмела бросить работу без моего разрешения?!

Сара попыталась задобрить его, стала флиртовать, умолять.

– Возвращайтесь к двум с сигаретами и выпивкой[813], – тихо шепнула Реня Галине.

Женщины были недовольны тем, что у Рени возник конфликт с главным надзирателем, – это навлекало опасность и на всех них.

Реня, успокоившись, вернулась к своим кирпичам. Но прямо перед обедом к ней подошел другой надзиратель.

– Значит, ты из политических, – сказал он к ее ужасу. – Ты очень молодая, мне просто тебя жалко, иначе уже давно доложил бы лагерному начальству.

Погрозив пальцем прямо у нее перед лицом, он велел ей даже не думать о побеге: ее на куски порежут.

– Как бы я могла убежать? – ответила Реня. – Я не настолько глупа, чтобы не понимать, что меня поймают. Да и арестовали меня всего лишь за то, что я попыталась перейти границу, так что, возможно, скоро и освободят. Зачем мне лишать себя шанса?

Реня поняла, что женщины открыли старшему надзирателю ее секрет. Неудивительно: если Реня сбежит, пострадают и они. После побега тех двух партизан все проявляли сверхосторожность.

Это еще больше затрудняло побег. За ней наблюдали все: и надзиратели, и соузницы. К тому же Реня знала, что ее прикрытие разоблачено. Теперь известно, что она «из политических». И так, и так она обречена.

Где же Сара с Галиной? Часов у Рени, конечно, не было, их отобрали, и ей казалось, что прошло невероятно много времени с тех пор, как они ушли. Что, если что-то случилось? Если они не вернутся? Сумеет ли она сбежать сама?

Наконец вдали показались два силуэта.

На этот раз Реня пошла напролом.

– Пойдемте со мной, пожалуйста, – попросила она старшего надзирателя. Он последовал за ней.

Три еврейские девушки и нацист остановились сразу за стеной разбомбленного здания.

Галина передала надзирателю несколько бутылок виски. Пока они набивали его карманы сигаретами, он почти опорожнил одну из бутылок. Завернув в платок несколько пачек сигарет и маленьких бутылок, Реня раздала их другим охранникам и попросила их не пускать женщин за стену: мол, ее знакомые принесли ей горячий суп, и она не хочет ни с кем делиться. Охранники не слишком обеспокоились, зная, что за самой Реней следит их старший.

Старший же к тому времени был совершенно пьян. Нужно было придумать, как избавиться от него.

– Почему бы вам не посмотреть, не видит ли нас кто-нибудь из женщин? – предложила Реня. Надзиратель, спотыкаясь, ушел.

Момент настал. Сейчас или никогда.

* * *

Реня была не единственной еврейской связной, пытавшейся бежать из тюрьмы.

После бомбардировки Кракова Шимшон Дренгер исчез; Густа обходила все полицейские участки, пока не нашла его, и осталась с ним. Второй раз жена выполнила заключенный между ними семейный уговор и сдалась, чтобы быть рядом с мужем.

Густу поместили в бывшую богадельню Хельцелей, где теперь находилось женское отделение тюрьмы Монтелюпих[814]. Расположенная в центре красивого старого города, тюрьма Монтелюпих была еще одним жутким гестаповским застенком, гордившимся своими средневековыми методами пыток. Избив Густу до полусмерти, нацисты приволокли ее к мужу, надеясь, что вид ее страшных ран заставит его признаться. Но Густа сказала ему: «Мы это сделали. Мы организовали боевые отряды. И если нам удастся выбраться отсюда, мы организуем их еще больше, и сделаем их сильнее»[815].