Свет грядущих дней

Но несмотря на все усилия, скудость питания, теснота, недостаток проточной воды и отсутствие канализации привели в енджеювском гетто к эпидемии тифа, распространявшегося вшами. Все зараженные дома были заколочены, а больные отправлены в специальный еврейский тифозный госпиталь. Большинство из них умирали там из-за отсутствия лечения. Тела и одежду дезинфицировали в специальных «банях», после чего вещи зачастую приходили в полную негодность. Реня слышала, будто нацисты запретили лечить заразившихся тифом и приказали травить их ядом. (Немцы славились своей гермофобией. В Кракове здоровые евреи прятались в инфекционных больницах, чтобы спасти себе жизнь[152].)

Голод, зараженность паразитами, смрад немытых тел, отсутствие работы и какого бы то ни было дневного распорядка[153], постоянный страх быть схваченным и отправленным на принудительные работы, побои – все это было повседневной реальностью. Дети на улицах играли в нацистов и евреев. Маленькая девочка кричала своей кошке, чтобы та не выходила из гетто без пропуска[154]. Не было денег на ханукальные свечи и субботние халы. Даже у богатых закончились деньги, которые они пронесли в гетто или получили от продажи вещей. Между тем как они продавали свои вещи полякам чуть ли не задаром, на черном рынке цены были заоблачными. Буханка хлеба в Варшавском гетто обходилась еврею в сумму, эквивалентную сегодняшним шестидесяти долларам[155].

Здесь, у чьей-то двери, был Ренин шанс; она отчаянно нуждалась в деньгах. Как и очень многие еврейские женщины по всей стране, Реня не считала, что участвует в политике. Она не входила ни в какую организацию, но действовала с риском для жизни. Сейчас она протянула руку и постучала; каждый стук был потенциально чреват пулей.

Вышла женщина, которая была готова торговаться. «Они покупают с радостью, – подумала Реня. – Им больше не на что тратить деньги». Женщина поспешно предложила немного угля. Реня попросила несколько монет, намного меньше, чем стоили кружевные салфетки – их семейная реликвия. Женщина согласилась, и Реня быстро, с бешено колотящимся сердцем пошла прочь, перебирая мелочь в кармане[156]. Ничтожные деньги, но, по крайней мере, она сделала хоть что-нибудь.

* * *

Однажды утром – страшный стук в дверь. Милиция. Приказ. Еврейской общине предписывалось отобрать 220 сильных здоровых мужчин для работы в трудовом лагере за городом. Младший брат Рени Аарон значился в списке.

Родные умоляли его не ходить, но он боялся быть обвиненным в неподчинении: в этом случае вся его семья была бы расстреляна. У Рени все сжалось внутри, когда она увидела, как ее высокий светловолосый брат исчез за дверью. Всю группу собрали в пожарном депо, где их осмотрели врачи, после чего гестаповцы стали, хохоча, издеваться над ними, заставляя петь еврейские песни, танцевать еврейские танцы и драться друг с другом до крови. Когда подали автобус, чтобы увезти их, гестаповцы – с автоматами и собаками – били замешкавшихся с такой силой, что те не могли сами идти, и другим приходилось нести их до автобуса.

Брат Рени рассказывал ей потом, что был уверен: их везут на расстрел, но к собственному удивлению оказался в трудовом лагере подо Львовом. Должно быть, это был Яновский концлагерь[157] – перевалочный лагерь, где имелась фабрика, на которой евреев заставляли бесплатно трудиться на плотницких и слесарных работах. Нацисты организовали более сорока тысяч лагерей[158], чтобы облегчить истребление «нежелательных рас», в том числе перевалочные, концентрационные, лагеря смерти, трудовые и комбинированные. Эсэсовцы сдавали некоторые трудовые лагеря внаем частным компаниям[159], которые платили им за каждого раба. Женщины стоили дешевле, поэтому компании предпочитали «арендовать» именно их и использовать на чудовищно тяжелых работах[160]. И в государственных, и в частных трудовых лагерях по всей Польше условия были ужасающими, люди умирали от голода, постоянных побоев, болезней, возникавших из-за антисанитарии, и истощения от непосильного труда. В первые годы войны узники трудовых лагерей были деморализованы необходимостью выполнять унизительную и зачастую бессмысленную работу – например, разбивать камни; но со временем увеличилась потребность в рабочей силе для нужд немецкой армии, и работа стала разнообразнее. Дневной рацион в таком лагере состоял из ломтика хлеба и миски супа, приготовленного из вики, выращивавшейся на корм скоту и имевшей вкус наперченного кипятка[161]. Перспектива попасть в рабство трудового лагеря приводила в ужас еврейскую молодежь.