Свет и тени

— Нечего притворяться! — воскликнула женщина. — Я знаю все, что с тобой случилось в жизни. Как не стыдно — вырос такой большой, а до сих пор так и не привел в дом хоть самую захудалую невесту! Даже у нашего садовника есть жена — он с ней ссорится дважды в день, и вся деревня знает о том, что он женат. А ты глядишь на поле и притворяешься, что мечтаешь о ком-то. Меня не обманешь, мне знакомы твои уловки. Наш садовник ведь никогда не глядит так на поле, прикидываясь, что скучает о ком-то в одиночестве. Во время самой настоящей разлуки он не расставался с серпом, и он вовсе не смотрит так мрачно на мир. И ты, мой дорогой, сейчас видел перед своим умственным взором совсем не лицо невесты. Я-то ведь знаю — все твое время проходило в работе над трупами в анатомическом театре и в зубрежке. Так что нечего смотреть таким рассеянным взором на полуденное небо. Мне не нравятся твои бесполезные уловки, они приводят меня в бешенство.

Джотин сложил умоляюще руки:

— Хватит, хватит, достаточно! Не стыди меня больше. Спасибо вашему садовнику, я постараюсь последовать его примеру. Завтра утром я повешу гирлянду на шею первой девушке, которую встречу, — пусть даже это будет лесная девушка. Больше уж я не буду тебе возражать.

— Слово?

— Слово!

— Ну, тогда пойдем.

— Куда?

— Идем же, я тебе говорю.

— Нет-нет! Какая это коварная мысль опять вселилась в твою голову? Я сейчас никуда не пойду.

— Ладно уж, сиди здесь! — И Потол быстро вышла из комнаты.

Но сначала нужно кое-что рассказать читателю.

Джотин и Потол почти ровесники. Потол старше Джотина всего лишь на день, поэтому Джотин отказывался проявлять по отношению к ней какую-либо особую почтительность. В общем, они приходятся друг другу двоюродными братом и сестрой. В детстве они часто вместе играли. Потол тщетно жаловалась отцу и дяде, что Джотин не называет ее «диди»[66], но никакие наказания не действовали — он упорно продолжал ее звать Потол.

Потол даже бранилась весело. Никто в семье не мог остановить поток ее остроумных насмешек. Ее не стесняло даже присутствие свекрови. На первых порах это служило причиной долгих разговоров, но постепенно все признали себя побежденными — такой уж у нее характер. Неистощимое веселье Потол сокрушало даже невозмутимость учителя. Она не терпела вокруг себя ни одного серьезного, хмурого или надменного лица; ее шутки, смех, забавные рассказы, казалось, насыщали воздух особой энергией.

Муж Потол, Хоркумар-бабу, был помощником мирового судьи; он недавно оставил службу в Бихаре и переехал на работу в одно из калькуттских акционерных управлений. Боясь чумы, он нанял дом с садом в Бали, пригороде Калькутты, и ездил оттуда на службу. Ему часто приходилось бывать по делам в провинции, и поэтому он собрался уже выписать из деревни мать и еще нескольких родственников, как вдруг жена пригласила погостить на несколько недель Джотина, только что окончившего медицинский колледж и еще не имевшего ни врачебной репутации, ни практики.

Очутившись после раскаленных калькуттских улиц в доме, где было столько зелени, Джотин весь первый день просидел на уединенной веранде, предаваясь приятному созерцанию, к которому особенно располагало полуденное солнце месяца фальгун[67]. Именно в это время на него напала Потол, о чем мы уже рассказали выше. Когда она ушла, он устроился еще удобнее и стал перебирать в уме сказки о лесных девушках, какие он слышал в детстве.

Джотин вздрогнул, когда неожиданно снова раздался веселый голос Потол. Она вошла, ведя за руку какую-то девушку.

Подойдя к Джотину, Потол сказала:

— Вот тебе лесная девушка!

— Что, диди? — спросила девушка.

— Курани, посмотри на моего брата. Каков он из себя, ничего?

Девушка без всякого стеснения стала рассматривать Джотина.

— Ну как, нравится? — спросила Потол.

С самым серьезным видом Курани утвердительно кивнула головой.

Джотин покраснел и вскочил с кресла:

— Фу, Потол, что за ребячество!

— А ты поступаешь как взрослый человек? Ты ведь уже не молокосос, а не женат.

Джотин пытался убежать, но Потол преследовала его по пятам:

— Не бойся же, Джотин, не бойся — тебе не придется сейчас же дарить гирлянду! Идут неблагоприятные для свадьбы месяцы, у тебя еще есть время.

Худенькая девушка, которую Потол назвала Курани, стояла в оцепенении. Ей вот-вот должно было исполниться шестнадцать. Ее нельзя было назвать красивой; лицом она, казалось, напоминала молоденькую газель. Грубияны назвали бы ее глупенькой, но это было не природное отсутствие ума, а просто некоторая неразвитость, она не портила ее внешности, а лишь придавала ей известное своеобразие.

Утром Хоркумар-бабу вернулся из Калькутты и, увидев Джотина, сказал: