Свет и тени

— А, Джотин, ты приехал! Очень хорошо. Тебе нужно немного попрактиковаться. Ты знаешь, когда мы еще жили на западе, однажды во время голода мы взяли к себе на воспитание девочку. Потол зовет ее Курани. Кто-то сказал, что ее родители и она лежат недалеко от нашего бунгало. Когда мы подошли к ним, взрослые были уже мертвы, но девочка еще дышала. Потол потратила много усилий, чтобы ее спасти. Никто не знает, какой она касты, и, если поднимается этот вопрос, Потол обычно отвечает: «Она дважды рожденная: умерев однажды, она снова воскресла в нашем доме, и таким образом ее прежняя каста исчезла». Сначала девочка звала мою жену «мама», но Потол ей внушила: «Нечего называть меня мамой, я твоя диди». «Если такая большая девочка будет меня называть мамой, — говорила мне Потол, — то, значит, я старуха». Не знаю, виноват ли голод или еще что-нибудь, но у девушки временами бывают острые колики. Тебе нужно как следует заняться ею… Эй, Тулси, позови сюда Курани!

В это время Курани заплетала волосы; она прибежала к Хоркумару с вьющейся по спине косой и вопросительно посмотрела на нас нежными газельими глазами.

Увидев, что Джотин колеблется, Хоркумар-бабу прибавил:

— Ты зря стесняешься, Джотин. По виду она совсем взрослая, но представь себе зеленый кокос: внутри у него вместо сока вода и мякоть еще совсем незрелая. Она еще ничего не понимает, и, пожалуйста, не относись к ней, как к женщине, — она совсем еще дикая газель.

Джотин приступил к исполнению своих обязанностей врача, но не нашел у девушки никакой болезни.

— Она совершенно здорова, — определил он.

В комнату неожиданно вошла Потол.

— Ты, наверно, хочешь проверить, в порядке ли у нее сердце? — сказала она и, поцеловав девушку, добавила, обращаясь к Курани: — Тебе нравится мой братик?

Девушка кивнула головой:

— Да.

— Ты выйдешь за него замуж?

Курани вновь утвердительно наклонила голову. Потол и Хоркумар-бабу одновременно рассмеялись. Курани, не понимая, в чем смысл шутки, тоже засмеялась.

Джотин покраснел и рассердился:

— Ну, Потол, ты позволяешь себе слишком много, ты нехорошо себя ведешь!.. Хоркумар-бабу, вы даете своей жене слишком много воли.

Хоркумар-бабу ответил:

— Тогда бы я не имел никакой надежды на то, что она простит мне мои слабости. Но, Джотин, ты совсем не знаешь Курами и поэтому так волнуешься. Так ты, пожалуй, действительно научишь ее стыдиться. Как ни старайся, ты все равно не сможешь заставить ее съесть плод с древа познания. Все привыкли над ней подшучивать. И если ты, наоборот, будешь слишком серьезным, то она почувствует себя не в своей тарелке.

— Вот поэтому у меня с Джотином никогда не было согласия. С детства мы только ссоримся — он слишком серьезен, — добавила Потол.

Хоркумар-бабу возразил:

— Ссориться таким образом, наверно, вошло у тебя в привычку?

— Вот и неправду ты говоришь! С тобой ругаться мне неприятно, я и не пытаюсь.

— Я с самого начала признаю себя побежденным.

— Ты многого этим достигаешь. Если бы ты сдавался не сразу, то мне это доставляло бы больше удовольствия.

Ночью было душно. Джотин открыл в спальне окна. Он долго не мог заснуть и думал. Какая страшная тень должна была лечь на душу девочки, родители которой умерли от голода на ее глазах! Как она должна была повзрослеть в те страшные дни! Разве можно над ней подшучивать? Всевышний ее пожалел, закрыл покрывалом ее разум. Не дай бог ему развиться — какую жестокую игру судьбы ей придется тогда увидеть…

Сегодня днем Джотин смотрел на ясное весеннее небо, сиявшее сквозь листву деревьев; вокруг все было пропитано нежным ароматом молодых побегов кокосовой пальмы, и в его душе вся вселенная была окутана туманом красоты. Но эта недалекая девушка с глазами газели разогнала туман. За поднятым занавесом, за шелестами, шорохами, щебетаньем птиц показался огромный реальный мир, изможденный, голодный, измученный жаждой.

На следующий день вечером у Курани был приступ болезни. Потол немедленно вызвала Джотина. Тело девушки свела судорога. Джотин послал за лекарствами и распорядился сейчас же приготовить грелку.

Потол и тут не переставала язвить:

— Ты стал таким важным доктором, а не догадался натереть ей ноги горячим маслом! Не видишь, ступни совсем холодные.

Джотин поспешно стал втирать масло и массировать ноги Курани. Лечение затянулось до самой ночи.

Вернувшийся со службы Хоркумар часто справлялся о здоровье девушки. Джотин понял, что отсутствие жены выбивало Хоркумара из привычной колеи, — вряд ли иначе он столько раз справлялся бы о здоровье больной.

— Иди, Хоркумар волнуется, — сказал он Потол.

— Чего ты вмешиваешься в чужие дела? — возразила та. — Мне совершенно ясно, кто на самом деле волнуется. Тебе только и нужно, чтобы я ушла. Хоть бы иногда ты чувствовал стыд или уж покраснел бы! Кто бы подумал, что у тебя в душе может быть такое…

— Ладно, дело, конечно, твое, оставайся здесь. Запомни: единственное, что мне нужно, — не слышать тебя. Я, разумеется, ошибся. Хоркумар-бабу, вероятно, наслаждается покоем в одиночестве — такая удача не часто выпадает на его долю.