Свет и тени

Хорлал не замечал времени. Он чувствовал, как на виске у него билась жилка; голова раскалывалась от боли; все тело горело, ноги отказывались служить. То его мучила нестерпимая боль страдающего сердца, то охватывало безысходное отчаяние и утомление, то он впадал в равнодушное оцепенение.

Только воспоминание о матери иногда вспыхивало в сознании Хорлала. В огромной Калькутте не было больше никого, чье имя могли бы прошептать его пересохшие губы.

Хорлал мечтал, как глухой ночью, когда все заснут и никто не сможет его унижать, он придет к матери, молча положит свою голову на ее колени и уснет. И пусть он больше никогда не проснется.

Но домой идти нельзя было — он боялся, что полицейские станут оскорблять его мать.

Хорлал уже падал от усталости, когда заметил проезжавший мимо наемный экипаж.

— Вам куда, господин? — спросил извозчик.

— Все равно куда, просто хочу подышать свежим воздухом. Вези по улицам, прилегающим к Майдану.

Извозчик с подозрением посмотрел на странного пассажира и хотел ехать дальше, но Хорлал уплатил ему вперед рупию, и экипаж покатил по Майдану. Смертельно усталый, Хорлал положил пылающую голову на выступ окна и закрыл глаза.

Боль постепенно стихала, жар уменьшился. Душу наполнило чувство глубокого блаженства, вечного покоя, избавления от всех страданий. Каким заблуждением представлялись ему теперь мысли о безысходности его горя, о безвыходности положения! Он понял, что в нем просто говорил страх, а мысли, что нет никакого спасения и избавления, глубоко ошибочны.

Железный кулак, стиснувший его душу и безжалостно ее мявший, вдруг отпустил ее. Хорлалу казалось, что откуда-то с неба исходит ощущение безграничной свободы, мира и счастья. Ни один король, ни один император не имел теперь власти над Хорлалом и не мог больше держать его в цепях несправедливости, унижений и страданий.

Порвались путы страха, которыми он сам себя связал, и тогда он всем сердцем ощутил присутствие своей матери во всем бесконечном мире. Она была везде: на улицах, в домах, в магазинах; ее никто не смел задержать, — казалось, ветер, небо, вся вселенная слились воедино с нею.

В этом мире, сливавшемся с его матерью, исчезли все страдания, заботы, исчезло само сознание действительности. Перестали кипеть горячие слезы, не стало больше ни темноты, ни света — осталось одно лишь состояние глубокого покоя.

На часах храма пробил час. Извозчику надоело кружить по темным улицам Майдана.

— Бабу, лошади устали. Скажи, куда тебя везти.

Молчание.

Он соскочил с козел и стал трясти седока. Хорлал продолжал хранить молчание.

Испуганный извозчик потрогал своего пассажира и убедился, что тело его окоченело, а дыхания не слышно.

И извозчик так и не услышал ответа на вопрос, куда ехать.

1907

ИСПОЛНЕННОЕ ОБЕЩАНИЕ

I

Даже матери не всегда так любят своих детей, как Бонгши-бошон любил своего брата Рошика.

Стоило Рошику замешкаться, возвращаясь из школы, как Бонгши оставлял работу и бежал его искать. Он не мог есть сам, не накормив Рошика. А уж если брат заболевал, Бонгши горько плакал.

Рошик был моложе брата на шестнадцать лет. Он был самым младшим, а Бонгши — самым старшим в семье. Все остальные дети умерли. Остались только они вдвоем, когда скончалась мать. Рошику исполнился тогда всего один год. Прошло еще два года, и они потеряли отца. Обязанности по воспитанию Рошика целиком легли на плечи Бонгши.

Ткачество было наследственной профессией рода, к которому принадлежал Бонгши. Оно позволило Обхираму Бошаку, прапрадеду Бонгши, построить в деревне храм, в котором до сих пор стоит изваяние Кришны. Но потом из-за моря нагрянул железный дьявол и поразил беспомощный станок огненными стрелами, поселил в домах ткачей духов голода и под свист пара стал играть на трубе свой победный марш.

Но станок цеплялся за жизнь, он не хотел умирать. Несмотря ни на что, челнок до сих пор проворно снует с ниткой в зубах, хотя его старомодные манеры не по душе капризной Лакшми[72]. Железный дьявол хитростью, силой, правдой и неправдой подчинил ее себе.

Бонгши повезло больше других. Ему покровительствовали местные господа — Бонгши ткал для них и многочисленных членов их семейств тонкую ткань. Один он не мог справиться с этим делом, и поэтому ему приходилось нанимать помощников. Жениться в тех краях было нелегко — невесты оценивались очень дорого, — тем не менее Бонгши мог бы за все это время скопить достаточно денег, чтобы взять в дом девушку без претензий. Если этого не случилось, то только из-за Рошика.

На праздник Пуджи для Рошика выписывались наряды, не уступавшие свадебным нарядам принца. Стараясь покупать Рошику и другие дорогие вещи, в которых тот вовсе не нуждался, Бонгши должен был урезывать себя во всем.

Тем не менее нужно было подумать и о продолжении рода. Бонгши мысленно выбрал себе девушку из подходящей семьи и стал копить деньги. «Триста рупий отцу девушки и сто рупий на украшения будет достаточно», — решил он и по пайсам стал собирать необходимые деньги.