Свет и тени (ЛП)

Добавим лишь одну деталь: как раз Эволе не следует советовать нам «ещё немного поразмыслить» о некоторых вещах, ибо он, в отличие от нас, не работал над этими проблемами и не размышлял о них более пятнадцати лет, прежде чем решился опубликовать свою первую книгу. Он крайне молод, и это, без сомнения, его извиняет – ему по-прежнему нужно многому научиться, но у него ещё есть время и возможность... если, однако, он немного изменит свою позицию и не станет полагать, что уже знает всё!

Юлиус Эвола. МЫ УТВЕРЖДАЕМ ВЫСШУЮ ЦЕННОСТЬ: ВЛАДЫЧЕСТВО НАД ПОЗНАННЫМ

Генону, в свою очередь, укажем на следующее:

1) Прежде чем использовать слово, мы привыкли давать ему определение. Рационализм был нами определён как позиция «непреклонной веры в законы, существующие в себе и благодаря себе, в самотождественные принципы; понимания мира как места, лишённого случайности, напряжения, туманностей, воли и неопределённости». Если Генон желает дать ему иное определение, позволяющее его мысли остаться в контексте Веданты, ему следует объяснить это нам – иначе его возмущение остаётся лишь словами. Нам кажется, что невозможно яснее обозначить, что «метафизическое осуществление» сущностно сверхрационально в его собственном, совершенно эмпирическом смысле слова «разум», чем когда мы заявили, что пишем только для того, кто «достаточно силён, чтобы принять, что всё чем он является, всё, что он чувствует и думает, отбросить всё это и пойти дальше».

2) Если Генон понимает «интеллектуальное осуществление» (подобно метафизическому) как нечто «сущностно активное», отражая тем самым в каком-то смысле состояние воли, мы, разумеется, откажемся от своих возражений по этому вопросу (посоветовав ему, однако, впредь использовать выражение «чистая действительность»). Однако возражения вновь возникают, когда он говорит нам о воле, находящей свою область не в самом действии, но в определённом знании – «знание» здесь обозначает также «отождествление с познанным». Однако мы утверждаем высшую ценность – владычество над познанным. Возможно, Генона тешит мысль о том, что наш «волюнтаризм» лишён «всяких инициатических и метафизических качеств» (как будто сила, о которой мы говорим, является силой человеческих мышц!). Если он в это верит, так как говорит об этом столь многословно, то мы ничего для него не сможем сделать: невозможно заставить кого-то понять то, что он понимать не хочет. Так как он угрожает «закрыть двери знания», мы также должны закрыть двери того, что считаем куда ценнее его знания, равно как и знания кого бы то ни было другого.

3) Таким образом, нет повода пересматривать свои взгляды на различные восточные школы и их «ортодоксальность» или её отсутствие – например, наш аргумент, что упомянутые нами суждения Генона о гетеродоксальности точно соотвествуют не самим по себе махаяне и даосизму, а скорее магическим и алхимическим течениям внутри этих школ, с которыми Генон, по видимости, не знаком. Мы можем устроить это знакомство в любое удобное время. Следует лишь отметить, что Генон не даёт ответа на наш фундаментальный вопрос: следует ли принимать доктрину за истину лишь потому, что она традиционна, или необходимо судить о традиционности по неотъемлемой истинности доктрины? Генон вместо этого придерживается чистого авторитаризма, который сам поддерживает веру в себя, и ради спасения единства инициатических традиций, как он их называет, предлагает нам логический круг аргументации. Он априори считает неинициатическими, профаническими, философскими и т. п. все те направления, которые не соответствуют его собственным вкусам или предубеждениям. Что же касается нашего так называемого недопонимания индийской и особенно тантрической мудрости, то мы имеем достаточно заверений от имевших к ней прямое внутреннее отношение, позволяющих нам оставаться совершенно спокойными, несмотря на легкомысленные и ничем не подтверждённые намёки Генона и все прочие его к нам претензии.