- Эти малыши — братья, погодки. Живут у подножия холма, в квартале бедноты. Их заработками кормится вся семья. Кроме них в доме еще четверо детей. Эти — старшие. Отец работает дворником: убирает двор одного небольшого дома. Ему отвели комнату, где и Живет вся семья. Мебели там нет. На ночь расстилают На полу тюфяк и спят на нем вповалку. Так живут многие бедняки. Иногда они кочуют с места на место. — Сулейман горько усмехнулся. — Как кочевали наши праотцы.
— Отец-дворник получает какое-то жалованье?
- Нет. Но он не платит за комнату. Он еще обязан сотрудничать с полицией.
— А уборка?
- Уборку делает жена, но только во дворе и в доме, а тротуар и мостовую подметает он сам: не подобает выпускать женщину на улицу. Уважающая себя мусульманка сидит дома и рожает детей. Отец этих ребятишек ничем не отличается от всех отцов бедных семейств. Как только дети смогли поднимать ящики, он научил их чистить обувь. Ребята отдают отцу все вырученные деньги, какую-то мелочь тот отдает жене на пропитание, остальное забирает себе. Как и все другие мужчины, он частенько сидит в чайной, попивает чай, в праздники курит наргиле и играет в кости. Иной раз он выигрывает, иной — проигрывает. Как повезет.
— Да, — ответил он. — Не в каждой семье есть мальчики-кормильцы. Не всякий парнишка имеет право чистить обувь: районы поделены между ними, иным ничего не достается. Владельцы же ремесленных мастерских пользуются наемной рабочей силой. Они сами определяют размер жалованья, поскольку существует избыток рабочих рук. Нет никаких законов, которые бы защищали права наемных работников. Размеры кварт-платы также устанавливают сами хозяева: берут столько, сколько сумеют содрать.
— А профсоюзы?
- Профсоюзы проявляют кое-какие признаки жизни лишь на крупных предприятиях, организуя демонстрации. Но там хозяева не дремлют, стараются сохранить свои доходы.
— Я ежедневно просматриваю вашу прессу и понял, что многие газеты выступают на стороне рабочих. Интеллигенция в Турции настроена демократически.
— Да, число прогрессивно настроенной интеллигенции увеличивается. Но классовое сознание трудящихся растет медленно. Народ пассивен. Покорность судьбе мешает ему по-настоящему сражаться за свои интересы. Здесь любят повторять «иншаллах»!
— Меня удивило одно сообщение: полицейские грозят устроить забастовку, если правительство не увеличит им жалованья и не обеспечит бесплатной медицинской помощью и социальным страхованием, — сказал я.
— Они добились своего. Правительство нашло средства и удовлетворило их требования. Я, как ты понимаешь, не анархист и не одобряю террор. Члены семей полицейсих должны жить в нормальных условиях, но я хотел бы, чтобы полиция выполняла одно скромное требование: уважала и соблюдала законы, защищала всех граждан, независимо от общественного и финансового положения. Я против взяточничества и коррупции. А факты говорят о том, что блюстители порядка весьма неравнодушны к подаркам, особенно если их преподносят без свидетелей. Одним словом, рабочих бросают в тюрьмы, а полицейским повышают жалованье. Ничего не поделаешь: это сила, с которой приходится считаться.
- Скажи, пожалуйста, на улицах Варшавы встречаются нищие? — спросил меня Сулейман.
— Нет. После войны нищих не стало. У нас нет безработицы, и органы социального обеспечения помогают людям, не способным себя прокормить.
— Решим ли мы у себя когда-нибудь эти проблемы?! Нам мешает Коран, который считает милостыню святым делом.
В районе Каваклыдере, на круглой площади, куда сходятся пять улиц, у ограды, окружающей посольство ПНР, сидел мальчик. Перед ним стояла плошка, куда Чувствительные прохожие бросали куруши. Юноша являл собой жуткую картину. Руки и ноги его были так искалечены, что на них было больно смотреть. К тому же он выставил их напоказ, чтобы вызвать сострадание и собрать побольше монет.
- Это ужасно, — тихо произнес Сулейман. — Трагедия изувеченного ребенка и алчность опекунов, извлекающих из нее доход.