Свет между нами

Я приготовила смычок и, закрыв глаза, прислушалась к призрачному оркестру в своей голове. Коснулась смычком струн и испытала легкое любопытство: что же будет дальше? Я словно уже находилась вне тела, наблюдая за происходящим сверху.

Я начала играть. Со струн соскользнули первые ноты, и я пропала.

Ни один другой композитор не мог протянуть свою руку сквозь века и вырвать сердце из моей груди – это удавалось лишь Моцарту. Это было похоже на возвращение домой. Словно я вошла в дверь бозменского дома в Монтане и увидела свою семью вместе с Крисом, собравшуюся за столом в ожидании меня. Словно я что-то очень долго искала и наконец нашла. Я ощущала облегчение, надежду и любовь… Играла и видела внутренним взором красивое лицо Ноя, его незрячий, но прекрасный взгляд на своем подбородке. Играла, и все утраченное мной, вся моя музыка изливалась наружу, огибая боль и горе. Не смывая их, но очищая солеными слезами, обращая то, что жило внутри меня, потаенное и темное, в то, с чем я буду жить рука об руку.

Когда мелодия закончилась, я ощущала себя так, будто очнулась от многовекового сна или скинула тысячу фунтов. Я вновь могла вдохнуть полной грудью. Опустив скрипку со смычком, я потрясенно огляделась. Я начала играть сидя, а теперь стояла, хотя не помню, как поднялась. Щеки были влажными от слез, дыхание прерывалось.

Со стороны зала раздались шаги, и ширму внезапно убрали.

На меня смотрела женщина средних лет со светлыми волосами, одетая в изящный синий костюм. Сабина Гесслер, руководитель венского оркестра. Я узнала острый взгляд ее проницательных карих глаз с рекламной фотографии. Эти глаза покраснели, но сияли.

– Шарлотта Конрой, – произнесла она с акцентом.

– Да, – выдохнула я, шокированная тем, что по моим щекам снова потекли слезы. Их вызвали эмоции этой женщины, столь же сильные, как и мои. Они волнами исходили от нее.

– Senden Sie sie weg, – бросила она через плечо двум другим руководителям. Оба стояли, не отрывая от нас глаз. – Alle von ihnen.

Один начал возражать, но Сабина подняла руку, и он мгновенно замолчал.

– Знаешь, что я только что им сказала? – спросила она, подойдя ко мне ближе.

Я отрицательно покачала головой.

Женщина встала прямо передо мной и сжала мои плечи ладонями.

– Я сказала им отослать остальных, Шарлотта Конрой. Всех.

Мое лицо исказилось. Я тщетно пыталась сдержать подступившие к горлу рыдания, но когда Сабина обняла меня, рассмеявшись счастливым смехом сквозь слезы, я отпустила себя. Она гладила меня по волосам, и я вдыхала аромат от ее шелковой блузки, успокаивающий и знакомый, хотя мама никогда не душилась таким парфюмом.

– Ты играешь всем сердцем, – сказала Сабина, – страстно и пламенно. С любовью и болью, – она отстранилась на расстояние вытянутой руки и нежно вытерла с щеки слезы. Черты ее лица ожесточились, взгляд прошелся по мне ласково, но изучающе. – Только один вопрос: ты ведь каждый день плачешь, да?

Я кивнула, смеясь, и мы опять обнялись, словно очень давние знакомые. Порой так случается с людьми: они встречаются, и между ними образуется связь, преодолевающая пространство и время.

И незнакомцы становятся семьей.

Глава 35

Шарлотта

В таунхаус я вернулась ближе к полуночи. Нужно было обговорить все детали работы в венском гастрольном оркестре, а потом Мелани настояла на том, чтобы вся наша честная компания собралась и отпраздновала случившееся в баре.

– Она сыграла Моцарта, – рассказывала подруга Регине, Майку и Энтони, – и они отправили всех по домам!

Регина чуть не подавилась своим крафтовым пивом.

– Ничего себе. Что ты сделала, Шарли?

– Они отправили всех по домам, – повторила Мелани. – Все остальное неважно.

– Не такое и грандиозное событие, – сказала я, боясь огорчить друзей, но они искренне радовались за меня. Их печалило лишь то, что я надолго уеду в тур по Европе.

Я вернулась в дом, опустевший без Ноя. Утром придется позвонить Люсьену и отказаться от работы помощника. Все решилось крайне быстро: Сабина хотела начать репетиции оркестра в Вене уже на следующей неделе. Я уеду по меньшей мере до сентября, а может, и на больший срок, если руководители решат оставить меня в оркестре.

Родителям я тоже собиралась позвонить утром, но из-за разницы во времени у них не было и десяти часов вечера. Дом без Ноя был невообразимо пуст и тих. Меня охватило острое желание услышать хоть чей-нибудь голос, а родителям не помешают хорошие новости.

После двух гудков трубку снял папа.

– Шарлотта? Уже так поздно. Все в порядке?

– Все хорошо, пап, – поморщилась я. – Прости, что заставила поволноваться. Как ты? Как мама?

Папа вздохнул.

– Мама нормально, даже хорошо. У нее болела голова, и она легла рано, но в остальном все налаживается. Она смогла вернуться на работу.

Я закрыла глаза.

– О, я так рада это слышать.

– А как ты, родная? Как дела на работе?

– По этому поводу я и звоню.