Свет между нами

Мы заглянули в деревянный ящик. Внутри него, уютно устроившись в упаковочном материале, пенопласте и нарезанной бумаге лежал скрипичный футляр. Я расстегнула и открыла его. Сердце в груди забилось чаще. Дрожащими руками я взяла маленькую карточку – сертификат подлинности с подписью изготовителя.

Johannes Cuypers

– О боже, – выдохнула я. – Невероятно.

Стоящая рядом Аннали поцокала языком.

– Это тебе не кусок Scheiße. От парня, говоришь? Ноя?

Я кивнула, смахивая слезы.

– Да, от моего парня, – от любви всей моей жизни.

Я опустила сертификат и достала из футляра инструмент из темного богатого дерева. С царапинами, говорящими о старине. Свои чудеснейшие скрипки Кейперс создал почти двести двадцать пять лет назад. Видно, что эту заново покрывали лаком как минимум один раз, однако ее корпус был по-прежнему чист и легок. Смычок с серебряной гарнитурой лежал в своем собственном футляре из черного бархата. Взяв его свободной рукой, я потрясенно уставилась на выведенную по его длине желтоватую лошадиную гриву. Невозможно…

Дрожащими руками я приложила скрипку к подбородку и коснулась смычком струн, восторгаясь тем, как идеально инструмент лег в мои руки. Я подержала долгую ноту си. Звук вышел живым и чистым. Захваченная эмоциями, я поспешно убрала инструмент в футляр.

– Как?.. Как он?.. – я беспомощно умолкла. Мне не хотелось разрушать момент банальными мыслями о цене, но стоимость скрипок Кейперса начиналась от семидесяти тысяч долларов в зависимости от их состояния. Наконец до меня дошло.

Ной сам заплатил за скрипку. Не его родители, которым было по карману обеспечить весь оркестр инструментами Кейперса и Страдивари. Ной купил скрипку на свои деньги, потому что продал «Камаро».

Чувства распирали меня изнутри, глаза снова наполнились слезами. Ной продал одну из последних частиц своей прошлой жизни, чтобы дать мне возможность начать новую.

«И вспоминай обо мне, когда будешь играть на ней».

– Обязательно, – пообещала я. Потому что это неизбежно.

* * *

Мы репетировали две недели, а потом начался тур. Круговорот дат и городов, великолепные концертные залы один за другим. Мы гастролировали два месяца. Будучи всего лишь второй скрипкой, я играла так, словно была первой. Время от времени Сабина давала мне небольшие сольные партии, и с каждым выступлением я ощущала, как музыка растет и расцветает во мне. Сердце оттаивало после долгой зимы. Как гастролирующий исполнитель, совершенствующийся в своем ремесле в городах Европы с многовековой музыкальной историей, я получала истинное наслаждение.

Счастье омрачало лишь отсутствие Ноя. Он писал мне, используя «программу для бедняги слепца, которую моя потрясающая девушка сочла нужной отыскать для меня», и хотя его письма были полны любви и согревали мое сердце, он ни словом не обмолвился о том, чем занят и когда мы снова сможем быть вместе.

«Жди меня», – попросил он, и я ждала, хотя скучала по нему так сильно, что порой играла со спазмом в горле и слезами, застилающими глаза и мою прекрасную скрипку.

Однажды вечером, в самом начале августа, наша первая скрипка, Джиан Медейрос, напилась в Мюнхене, упала со спинки парковой скамейки и сломала запястье. На следующий день мы должны были вернуться в Австрию, в Зальцбург, и выступить с концертом из произведений Моцарта, тем самым почтив место его рождения.

Сабина собрала всех нас на Мюнхенской центральной станции, и пока мы ждали поезд, сообщила нам и дирижеру, что Джиан не продолжит тур. Она подозвала меня и сказала:

– Шарлотта, ты будешь нашей солисткой в Концерте № 5.

Оркестр, ставший мне второй семьей, заполнил станцию радостными криками и аплодисментами, а я, потрясенная до глубины души, опустилась на пол. Радость боролась с глубокой печалью: настал мой звездный час, но его не увидят ни Ной, ни родители.

Утром поезд прибыл в Зальцбург. Узкие выложенные булыжником улочки крохотного городка заливал дождь. Мы с Аннали пробежались по магазинам, большинство из которых продавали безделушки, напоминающие всем, что здесь родилась легенда. И конечно, в каждом магазине имелись шоколадные конфеты «Моцарткугель» в серебристо-красной обертке.

Мы пообедали в очаровательном маленьком бистро под тенью возвышающейся над городом крепости Хоэнзальцбург. Небо было свинцового цвета, меж узких улочек со свистом гулял холодный ветер. Я дрожала.

– Нервничаешь? – спросила меня Аннали на обратной дороге в отель.

– Нет. Просто скучаю по нему.

Аннали не Мелани, но стала мне очень близка. Она обняла меня за плечи рукой и не стала утешать пустыми словами. Она просто была рядом, и я добавила ее в список людей, с которыми никогда не захочу расстаться.

* * *

Вечером я надела черное бархатное платье с тонкими бретельками, не мешающими движению рук (но со скромным вырезом), которое струилось от колен и дальше тончайшей прозрачной тканью. Солист должен выделяться, поэтому я надела блестящие длинные серьги и подняла волосы наверх, подальше от скрипки.

– Очень красиво, – сказала Аннали, когда я осматривала себя в зеркало. – Сфотографировать тебя? Для твоего Ноя?