Свет мира

— Заткнись! — сказала она. — Сушильни превратились в поле боя. Завтра утром там будут драться, и ты будешь вынужден принять одну из сторон. Или ты будешь бороться на стороне Союза Рабочих, или на стороне Пьетура Три Лошади.

— Я останусь дома, — сказал скальд, — у меня болен ребенок.

— Иначе говоря, ты хочешь послать на поле боя несчастную Яртрудур, а сам отсидишься дома?

— Ты злая, — сказал он. Пройдя молча несколько шагов, он добавил: — Неужели я снова должен отдать себя на растерзание?

— Выбирай, — ответила она. — Ты должен выбрать.

— Позволь мне здесь попрощаться с тобой, — сказал он. — Меня ждут дела.

Она протянула ему свою сильную руку.

— Враги мы или друзья? — спросила она.

— Меня ждут дела там, наверху, — повторил он.

Он сошел с дороги и прыгнул через канаву прямо в мох.

— Ты рассердился? — спросила она.

— Конечно, я дурак, — сказал он и перешагнул через колючую проволоку, натянутую вдоль дороги. — И вдобавок, как ты сама сказала, подлец.

— Чего это ты так разозлился? — крикнула она ему вслед.

Он, не отвечая, быстро шагал по мху, направляясь к горе.

Глава седьмая

Пять лет тому назад, когда Яртрудур пришла сюда через горы, преследуемая по пятам непогодой, градом и ветрами надвигающейся зимы, когда она наконец отыскала его, самоубийцу-неудачника, тогда ее делом было ухаживать за этим воскресшим Хатлгримуром Пьетурссоном и опекать его. Ей самой было еще не настолько плохо, чтобы думать только о себе, и поэтому она была полна решимости жить для него. Она сказала, что не могла забыть его глаза, она была уверена, что мир не в состоянии понять их, считала, что он выше всех людей, и утверждала, что ему необходима мать.

Скальд ответил:

— Когда-то у меня была мать. Однажды зимним днем она отправила меня в мешке к чужим людям. Я так громко плакал в тот буран, что до сих пор еще не пришел в себя и никогда не приду.

— Я никогда не брошу тебя, — сказала она.

Он посмотрел на нее. Молодость увяла на ее щеках, но ее светло-карие глаза блестели, как мокрые водоросли, напоминая ему о море, в котором нельзя утонуть.

— Раз уж я не смог утонуть, я жажду лишь одного: снова услышать чудесные звуки божественного откровения, — сказал он.

— Я буду молить Иисуса, чтобы он посылал их тебе денно и нощно, — сказала она.

— Там, где я вырос, никогда особенно не чествовали Христа, — сказал он подавленно. — Моим другом был Сигурдур Брейдфьорд.

Словно легкое облачко затянуло солнце. Может быть, тогда она в первый раз усомнилась в том, что он выше всех людей на земле, может быть, она не вполне поняла его, но это было ее первое разочарование в воскресшем Хатлгримуре Пьетурссоне.

У нее была дальняя родственница, жившая на хуторе недалеко от фьорда, там как раз искали учителя, который за очень скромную плату согласился бы учить детей чтению, письму и Закону Божьему; вот Яртрудур и прибыла за скальдом, чтобы отвезти его туда.

Нет, он не схватил воспаления легких, но после неудавшегося самоубийства его часто начинал бить озноб, ему было трудно привыкнуть к мысли, что он остался жив; он боялся, что жизнь так же не удастся ему, как не удалась и смерть. Вид его испугал детей, живших на хуторе. Он пожаловался на плохое самочувствие и попросил разрешения лечь пораньше, Яртрудур уже ушла работать в хлев.

Ему отвели место в сенях за перегородкой. Вокруг валялись инструменты, вьючные седла и семенной картофель. От перины сильно пахло гагой, но она была теплая, и на столбе висел фонарь. Когда скальд очутился там, он решил, что условия жизни на самом деле не такие уж страшные, какими человек их воображает, пока не столкнется с ними; он вытащил свои книги, карандаши и начал описывать все, что может в жизни случиться с человеком. Вскоре озноб прошел и его место заняло поэтическое вдохновение, значит, ему, возможно, еще суждено услышать божественные звуки.

Было уже очень поздно, и в доме давно все спали, когда он услышал, как кто-то снаружи шарит в поисках ручки. По старой привычке он спрятал тетрадь под перину. Яртрудур Йоунсдоухтир приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы протиснуться в щель. Он испуганно глядел на нее, но она сказала, что хочет только посмотреть его вещи. Ее бесцветные волосы были заплетены в косы. Она была очень богобоязненна и угнетена грехами, но, несмотря на это, в ее волосах, глазах и зубах было что-то хищное. У скальда на носках и башмаках оказались дырки, она уселась на краю его постели и начала штопать. Некоторое время прошло в молчании. Потом она сказала:

— Почему ты молчишь?

— А что мне говорить?

— Тогда весной ты говорил так много. Я думала о твоих словах все лето. Расскажи мне о голосах света. Об Иисусе Христе в жизни людей.

Но теперь у него уже не было желания говорить об этом, весной он узнал Вегмей, такую земную, естественную, как сама природа, девушку, от ее ног на полу оставались мокрые следы, как он мог после этого думать об Иисусе Христе в жизни людей?