Свет мира

Земля, ты отвернулась от пустыни.
Где сердце спит бог весть с каких времен.
И всяк живущий может видеть ныне
Свет, что твоей улыбкою рожден.
Твой самый жалкий червь, о Боже света,
Немой твой скальд, ничтожнейший во всем,
Он вновь дитя в саду, где все согрето
Твоей улыбкой, словом и теплом.
Приветствую таинственные звуки,
Что мне, немому, Господом даны.
Я благодарно простираю руки!
О океан бездонной глубины!

Глава девятая

Но вот опять наступает осень, и ворон снова точит свой клюв о стрехи домов.

— Почему ты все лето избегал меня? — спросила однажды Йоуа дождливым сентябрьским днем; они столкнулись на углу возле лавки, и скальду некуда было деваться. — Разве я такая страшная?

Она смотрела ему прямо в глаза, не мигая, хотя дождь хлестал ей в лицо.

— Добрый день, — сказал он и снял шапку.

— Я спрашиваю, почему ты всегда прячешься, лишь увидишь меня вдалеке?

Он ответил:

— Я ни от кого не прячусь, разве что от самого себя.

— Я летом столько раз хотела поговорить с тобой, но ты всегда убегал. Почему ты убегал? — не отставала она.

— А где Йенс Фаререц? — спросил он.

— Йенс Фаререц? — удивилась она. — Ах, вот оно что, Йенс Фаререц! Значит, ты злишься еще с весны?

— Я бы этого не сказал, — ответил он, видя, что так просто ему от нее не отделаться. — Но все лето я наслаждался жизнью и боялся, что кто-нибудь придет и помешает мне. Я боялся, что кто-нибудь явится и втянет меня в борьбу.

— Борьба необходима, — сказала она. — Чего стоит жизнь, если у человека нет врагов? Чего стоит жизнь, если человек не дерется? Чего она стоит, если нет побед и поражений, чего она стоит, если человек — не человек?

— Может быть, бороться — это естественно, — ответил он, — так же как есть и пить. Зато мир — это роскошь. Единственное, о чем я мечтаю, — это жить в роскоши.

— Чем же ты занимался? — спросила она.

— Смотрел в небо, — ответил он.

— Не говори загадками, — попросила она. — Я и так знаю, что ты великий скальд.

— Я ничтожный скальд, — сказал он. — К несчастью. Но зато я богач. Я владею небом. Я вложил весь свой капитал в солнце. Я не так легко сержусь, как тебе кажется, и вовсе не злопамятен. Но, как все богачи, я немного боюсь растерять свои богатства.

Она полуотвернулась и задумалась, ей очень шло, что дождь тек по ее загорелому лицу, пышущему здоровьем и силой, было видно, как мысли пробегают по ее лицу, словно облака или полчища воинов.

— Почему ты презираешь человеческую жизнь? — спросила она, не обращая внимания на дождь.

— Между прочим, — спросил он, — как закончилась война, которую собирался объявить Йенс Фаререц?

— Ты такой великий скальд, и я даже рада, что сожгла свою «Мечту о Счастье», — сказала она. — И все же я разочаровалась в тебе, Оулавюр Каурасон.

— Я знаю, ты считаешь меня подлецом, — сказал он, — и ты права: тот, кто любуется светом небес, подлец. Земля была и остается в его глазах чем-то случайным. Тот, кто любуется светом небес, должен иметь жестокое сердце. Такому человеку, если только его можно назвать человеком, ничто уже не поможет. Поэтому прошу тебя, оставь меня в покое. В покое.

Когда он повторил это слово, в уголках губ у него появились страдальческие складочки, но она безжалостно наблюдала за ним и его страданиями.

— Ты неискренен, — заявила она.

— Угу.

Он хотел снова снять шапку и уйти.

— Перестань ты, как идиот, снимать свою шапку, — сказала она. — Скажи лучше, почему ты так плохо ко мне относишься.

— Я уже сказал тебе, чего мне больше всего хочется, — ответил скальд.

Потом он долго бродил под дождем, не находя себе места. На пригорке собрался черный осенний птичий тинг, а несколько местных собак, уже уставших гоняться за ними, лежали неподалеку, вытянув лапы, насторожив уши и свесив языки. Собираясь с силами для новой погони, они не спускали глаз с птиц, державшихся надменно и вызывающе.