Свет мира

Озеро Лойгарватн. Тингведлир, конец лета 1939 г.

Часть четвертая. Красота небес

Глава первая

Там, где на фоне неба вырисовывается ледник, страна перестает быть частью земли и становится частью неба, там нет места печалям и потому не нужна радость, там, высоко над житейскими обязанностями, безраздельно властвует красота.

Меж тем как жители отдаленного залива трудятся не покладая рук, чтобы обеспечить себя на зиму продовольствием, и жена скальда Яртрудур Йоунсдоухтир нанялась косить и убирать сено у старосты в поселке Большой Бервик, ее муж часами лежит распростертый на крохотном огородике в Малом Бервике, заброшенном безземельном хуторе, и любуется этим непостижимым слиянием воздуха и земли там, где небо и земля наконец-то поняли друг друга.

— Какая сегодня дивная погода! — говорит жена ранним утром, едва солнце засверкало на безоблачном небе. — Мог бы и ты от нечего делать взять в руки грабли и поработать вместе со всеми жителями Бервика.

— Пожалуйста, разреши мне побыть одному, — умоляющим голосом говорит скальд. Он выпивает молоко, которое она принесла ему накануне вечером, протягивает ей пустую бутылку, выходит навстречу благоуханию лета и ложится в траву. Большая синяя муха ползает по стене дома и жужжит, в голосах птиц еще слышится отзвук той поры, когда птицы кладут яйца, кульбаба еще не цветет.

Самое лучшее — забыть о своем собственном мире, о том, что ты выстрадал, и о том, что еще предстоит выстрадать, о том, что ты потерял, и о том, что, быть может, приобретешь, забыть о своей собственной жизни, оставшись лицом к лицу с той красотой, перед которой отступает человеческая жизнь и начинается вечность, красотой безупречной, как высший суд. Пока ледник был ясно виден, ни один день не мог стать тупо привычным; пока небесные просторы были чистыми, каждый день был праздником, тихим и далеким от смерти, праздником, недосягаемым для поэзии и живописи. Чужой скот ходит и щиплет траву вокруг скальда.

На другой день скальд выходит из дому и бродит по окрестностям, точно лунатик. Речку зовут Берау, в ней течет горная вода без примеси глины, хотя начинается она под самым ледником, там, возле ледника, она низвергается в расселину, а ближе к устью прокладывает себе путь через песчаные наносы; скальд поднимается вверх по речке, долина постепенно сужается, расселина делается все глубже, поток бурлит, и вот скальд уже у водопада. Он садится на краю обрыва и прислушивается, как в узком ущелье шум воды смешивается с пронзительными, повторяемыми эхом криками двух кречетов, которые кружат над расселиной, где у них гнездо. Ложбины заросли кустарником, на покрытых травой уступах скал растут невысокие деревца, в трещинах — шиповник и папоротник. Отсюда виден весь Бервикский приход — маленькая, отрезанная от внешнего мира округа с бесплодной почвой, торфяными болотами и песчаным берегом, окруженная с двух сторон голыми горами, здесь нет даже пристани, а в лавку ходят через горный перевал в другую округу.

Скальд начал подниматься по краю расселины в сторону ледника. Неожиданно он оказался в небольшой долине с желто-зелеными полосками топи по берегам речки и маленьким болотцем у подножия заросшего березами склона; на лесистом холме посреди залитой солнцем огороженной лужайки стоял домик. Дряхлый старик косил траву, девушка в косынке, спущенной на самые брови, ворошила сено. На скошенной траве лежали крохотный ягненок и собака. Когда скальд подошел поближе, собака залаяла, а ягненок встал на ножки, потянулся, поднял голову и замахал хвостиком. На пороге дома сидел маленький мальчик, он заплакал и позвал мать;

— Ты кто? — спросил крестьянин и стал точить косу.

— Меня зовут Оулавюр Каурасон Льоусвикинг.

— А куда держишь путь? — спросил старик.

— Не знаю, — ответил скальд. — Я и не подозревал, что в этих местах есть хутор.

— Ну, это одно название, что хутор, — заметил старик. — А ты, видно, чужой в наших краях?

— Да, я тот самый чудак, который недавно женился и поселился в Малом Бервике, — ответил скальд. — Многие считают меня не совсем нормальным. Говорят, что зимой мне поручат заниматься с детьми Законом Божьим. Должно быть, ты слышал обо мне.

— Слышал, но только одно хорошее, — сказал крестьянин. — Хельга, милая, проводи гостя в дом и попроси мать сварить кофе.

Дочь старика все время молчала, выражение лица у нее было немного глуповатое, глаза ее напоминали глаза испуганного животного, и, может быть, она испугалась незнакомца гораздо больше, чем ее маленький сын.

— Летом нигде не бывает таких долгих и прозрачных утр, как здесь, возле ледника, — ответила старая женщина, когда скальд вежливо спросил ее, как она поживает. — Мы и во сне чувствуем запах леса.

Вторая дочь стариков была прикована к постели, она не могла пошевелить даже пальцами. Ее прозвали Беднягой, она молча лежала на кровати, стоявшей у окна, и смотрела в зеркальце, прикрепленное к спинке кровати.