Свет мира

Но все слова были теперь излишни, решение дела было возложено на судьбу, или, вернее сказать, на те силы, которые присматривают за тем, чтобы все шло заведенным порядком. Учительская чета подождала, пока вдова сварит кофе, а маленькому Йоуну Оулавссону дали в руку кусочек бурого сахара. Ясина вместе с Доурой торопливо домыли оставшийся угол, потому что Рождество было уже на носу. Они молчали, не смотрели друг на друга, только наперебой сопели. После этого объяснения гости и хозяева почти не разговаривали, всех угнетали мысли о будущем, и никто не думал о приближавшемся Святом Рождестве Спасителя. Выпив кофе и посидев немного в молчании, гости поднялись и стали прощаться, и все пожелали друг другу веселого Рождества и счастливого Нового года.

Глава седьмая

Между Рождеством и Новым годом Оулавюр Каурасон был вызван в Кальдсвик, дабы предстать перед судом. Он отправился в путь ранним утром, повязав шею шерстяным шарфом и положив в карман несколько бутербродов. Жена хотела идти вместе с ним, взяв с собой маленького Йоуна Оулавссона, ибо она питала неизвестно на чем основанную веру в то, что суд непременно растрогается, увидев лицо ребенка, но скальд решительно отказался от этого. К обеду он достиг торгового городка. Он явился прямо в ратушу, где должно было слушаться его дело. Ратуша Кальдсвика ничем не отличалась от ратуш других городов: листы ржавого рифленого железа, потрескавшиеся стены, грязная лестница, сломанные дверные ручки, жалобно поскрипывающие дверные петли. Внутри на скамьях, сколоченных из неструганых досок, сидели несколько человек, от дыхания у них изо рта шел пар, на окнах намерз толстый слой льда. Оулавюр Каурасон снял шапку и поздоровался со всеми, но ему ответили неохотно. Сквозь морозную дымку скальд различил лицо старосты, а также лица Ясины Готтфредлины, смотрителя маяка и вдовы из Эйри с дочерью. Все окоченели.

— Интересно, прибыл ли уже председатель окружного суда? — спросил Оулавюр Каурасон. Посидев немного в ратуше, он тоже продрог.

Староста объяснил, что председатель окружного суда прибыл сюда сегодня утром прямо из Адальфьорда специально для того, чтобы разобрать это дело. Ничего не попишешь, если преступники и всякие подозрительные личности причиняют хлопоты судье и другим честным людям, не считаясь с зимой, лютой стужей и даже рождественскими праздниками.

Вдова из Эйри сказала, что в настоящее время судья обедает у купца Кристенсена. Смотритель маяка сказал, что он не понимает, как люди, населяющие теперь Исландию, могут быть потомками древних героев. Оулавюр Каурасон ничего не сказал. Так они ждали, дрожа от холода, девушки дули себе на руки. Наконец староста принялся ходить взад и вперед, он чертыхался и ворчал, что судья обедает вот уже три часа. Смотритель маяка заявил, что исландскую нацию погубили датчане, датские купцы всегда угнетали простой народ и мешали чиновникам исполнять свои обязанности. Вдова из Эйри хотела всех примирить и сказала, что у купца Кристенсена датчанами были только дед и бабка по отцу.

— А почему же тогда и нам не дали жаркого? — сердито спросил ее брат, смотритель маяка.

— Разве мы пришли сюда, чтобы есть жаркое? — возразила женщина.

— Говори что хочешь, а для меня все купцы — датчане, — заявил смотритель маяка.

Наконец староста сказал, что в качестве приходского старосты он не может брать на себя ответственность и заставлять свидетелей ждать так долго в этот собачий холод, он оставил вместо себя старшим смотрителя маяка и пошел искать судью.

Через некоторое время из прихожей послышались тяжелые шаги, громкие голоса и дверь распахнулась. Широкоплечий председатель окружного суда, лицом похожий на морского окуня, появился на пороге в теплой шубе, меховой шапке и высоких сапогах. Его сопровождали несколько служащих более низкого ранга, среди них были судебный писарь с папками и местный врач. Судья сел за стол, снял меховую шапку, водрузил на лысину судейскую шапочку, открыл папки и велел свидетелям выйти в прихожую: потом их вызовут к нему поодиночке.

Он попросил вдову из Эйри рассказать сперва о девушке Ясине Готтфредлине Ясондоухтир, а потом о посещении учителем Оулавюром Каурасоном хутора в Эйри за два дня до сочельника. В каком состоянии находился гость вечером, какая была обстановка в доме утром, что рассказывала девушка о том, что произошло, пока в доме никого не было? На последний вопрос вдова ответила, что, как только Оулавюр Каурасон уехал, дочь отозвала ее в сторонку и сказала:

— «Мама, а Сина говорит, что учитель утром ложился к ней в постель». «К ней в постель? — сказала я. — Какая чепуха!» Тогда дочь говорит: «А у нее на простыне кровь». «Слушать противно, какую чушь вы городите», — говорю я. Но когда я посмотрела, оказалось — правда. Я начала расспрашивать племянницу, и она сказала, что учитель вдруг лег к ней в постель, отобрал у нее Катехизис и погасил свет. «И ты ему позволила причинить себе вред?» — спрашиваю я, а она отвечает: «Да мне и больно-то почти не было, и он сразу же ушел».