Свет мира

Но Оулавюр Каурасон, несмотря на холод, голод и усталость, продолжал твердо держаться своих признаний: нет, он ничего не делал. Девушке все почудилось. Судья еще не проголодался после жаркого, съеденного у купца, и потому был необыкновенно бодр, вопросы сыпались один за другим. Был уже поздний вечер. Наконец Оулавюр Каурасон перестал отвечать, опустил голову на грудь и закрыл глаза. Тогда судья объявил его арестованным и закрыл заседание.

Глава восьмая

Председатель окружного суда решил тем же вечером ехать домой в Адальфьорд через долину Гамлафельсдаль и приказал приготовить лошадей и конвой для перевозки арестованного, которого он намерен был взять с собой, а сам после заседания вместе со своей свитой отправился ужинать к купцу. Стеречь арестованного он доверил крестьянину и смотрителю маяка Ясону.

Гора, у подножья которой лежал город, называлась Кальдур. Был крепкий мороз, тихо падал сухой снег, лунный свет искрился на поверхности моря и покрытых льдом скалах, где от ночного ветра жалобно всхлипывали волны.

Арестованный и его страж стояли на открытом месте у моря перед домом купца, им было приказано никуда не уходить, пока судья не поест. В городке быстро распространился слух о том, что произошло, и несколько молодых девушек прибежали посмотреть на преступника. С первого взгляда им трудно было решить, который из этих двоих преступник, большинство девушек склонялось к тому, что преступником был крестьянин и смотритель маяка Ясон. К девушкам подошли парни. Кто-то заявил, знает Ясона и что крестьянин Ясон никакой не преступник, а преступник — тот, длинный. Потом парни и девушки заговорили громче и по адресу скальда полетели изощренные ругательства, грязные намеки и даже грубые оскорбления. Но когда дело зашло чересчур далеко, крестьянин Ясон, который не мог отделаться от чувства, что как бы там ни было, а он все-таки породнился со скальдом и потому имеет теперь по отношению к нему определенные обязанности, не говоря уже о том, что сам королевский судья поручил ему охранять арестованного, решил не миндальничать с этим сбродом и велел им всем катиться к черту. Понемногу сквернословившая молодежь разбрелась, зато явились двое пьяных и спросили, какого дьявола здесь надо этой деревенщине, ведь и дураку ясно, что они решили наврать купцу с три короба и получить работу, которая по праву принадлежит добрым честным кальдсвикцам, они заявили, что готовы жить и умереть ради Кальдсвика, и навязали деревенщине такие взаимоотношения, при которых правота может быть доказана только силой. Крестьянин и смотритель маяка Ясон дрался с обоими пьяными, он сшиб их на землю и велел им отправляться домой спать, а арестованный стоял у стены, дул на руки и стучал ногой об ногу, чтобы скоротать время.

— Ну вот, — сказал крестьянин, обратив кальдсвикцев в бегство. — Хорошо, что подвернулись эти жулики, я хоть согрелся. Слушай, приятель, а поесть ты не хочешь?

— Я бы не прочь, — ответил скальд.

— А у тебя есть что-нибудь с собой?

— Вообще-то у меня в кармане есть несколько бутербродов, — ответил скальд. — Но я подумал, что, раз уж со мной такое приключилось, может, это будет некстати, если я вдруг начну есть, особенно без разрешения.

— Чепуха — человек должен есть, что бы с ним ни приключилось, — заявил страж. — Никакие события никогда не отбивали аппетит у Халлдора Сноррасона[23]. Поесть — это всегда кстати. Как твой страж, я даю тебе неограниченное разрешение есть.

Крестьянин Ясон, следуя чувству долга, честно выполнял возложенные на него полицейские обязанности, однако он все же позволил себе смягчить справедливость милосердием.

Не переставая постукивать ногами о землю и друг об дружку, скальд вытащил из кармана бутерброды. Он так закоченел, что, кусая, вынужден был держать хлеб между сжатыми кулаками. Начав есть, он немного согрелся. Несколько чаек прилетели с моря и закружились над ними, скальд раскрошил кусочек хлеба и бросил чайкам. У стража еда была завернута в тряпку, ее было побольше и она была получше, чем у Оулавюра Каурасона, и страж дал арестованному кусок копченой баранины. Они сидели на крыльце купеческого дома и ели, луну окружал морозный венец. Все окна в доме были освещены, внутри царило праздничное веселье, слышались громкие споры, анекдоты, сморкание старосты, песни, звон столового серебра и рюмок. Время от времени до арестованного и его стража долетал запах жаркого, кофе и табачного дыма.

Сперва они ели молча, потом крестьянин нарушил молчание.

— Послушай, приятель, — сказал он, — ты скальд, и потому мне очень хотелось бы узнать, как ты относишься к Гуннару из Хлидаренди? Не кажется ли тебе, что Гуннар из Хлидаренди был самым великим человеком из всех исландцев?

— Ну, этого бы я, пожалуй, не сказал, — ответил скальд. — Но, несомненно, во многих отношениях он был великий человек.