Свет мира

— Чудак! А ты не думаешь, что, если тебе заплатят, тебе нужно купить себе что-нибудь из одежды? Да и не заплатят тебе ни черта. Это точно, Пьетур Три Лошади никогда никому не платит, кинет в лучшем случае две кроны милостыни. И Товарищество по Экономическому Возрождению лопнуло.

— Что же, ты считаешь, мы должны делать? — спросил скальд.

— Тебе решать, — сказала она. — Ты отец.

Его пальцы коснулись ее тела робко и вопрошающе.

— Неужели это правда? — прошептал он. — Неужели я действительно стану тем, кем ты говоришь?

Он долго глядел на нее в ту ночь на исходе лета, словно человек, взирающий на бесконечную вереницу прекрасных видений, от которых невозможно оторвать глаз, а пальцы его блуждали по округлым формам. Наконец глаза его наполнились слезами, он сказал:

— Я люблю тебя. — И спрятал лицо у нее на груди. А ночь все шла.

Но вот она прошептала:

— Когда-то я боялась и думала, что это дурно. Помнишь, как я боялась? Это оттого, что я думала, что это неправда. Теперь я сама пережила это. И знаю, что это все-таки правда.

— Что? — спросил он.

— Любовь, — ответила она. — Теперь я знаю, что мы будем любить друг друга, пока мы живы.

— Да, — прошептал он, — и никогда не расстанемся.

— Да, — прошептала она, — и никогда не расстанемся.

Вскоре она села на край постели и надела свои стоптанные туфли.

— Я ухожу, — сказала она.

— Что же нам делать? — спросил он.

Она сидит, упершись локтями в колени, грызет ногти и смотрит в ночь.

— Недалеко, на берегу фьорда, примерно в часе ходьбы отсюда, есть маленький хутор. Он стоит у самой воды совсем один. Около него есть небольшой лужок и небольшой огородик, но его надо выполоть. На крыше дома растут цветы. Там есть маленький заливчик, и лодка, и кое-какие снасти, может быть, даже кусок сети. И на крыше растут цветы. Тебе не случалось проходить мимо?

— Пока что нет, — ответил он. — Ну, а дальше?

— А за этим маленьким хутором возвышается гора, но она не нависает над самым домом, между домом и горой есть небольшой клочок земли, так что снежные обвалы дому не угрожают. Стены домика красные, окна смотрят на море и выкрашены в белый цвет, и на крыше растут цветы. За домом — маленький хлев, на склоне пасется корова, с ней бычок, корову зовут просто Буренка, а бычка Огонек. По горе бродят семь овец с ягнятами.

— Как проста жизнь, если люди живут так, как нужно, — сказал скальд. — Кто же там живет?

— Все говорят, что маленький хутор у залива очень красив, и восхищаются, как там хорошо. И на крыше дома растут цветы…

Она вдруг замолчала, судорога свела ей губы, подбородок и шею, она быстро закусила руку, но потом потеряла всякую власть над собой и разрыдалась. Сперва она плакала, закрыв лицо руками, встряхивая головой и безутешно раскачиваясь из стороны в сторону, потом схватила его руки, осыпала их горячими поцелуями и оросила слезами.

Он пытался шептать ей на ухо всякие слова утешения, какие только знал, но они не помогли, слова были не в силах остановить этот взрыв, укротить эту стихию. Ее слезы жгли ему руки. Отчаявшись, он смотрел на нее так, как человек, стоящий в бурную ночь на берегу моря, смотрит на корабль, разбившийся о рифы всего в нескольких шагах от берега. Наконец она перестала плакать. Она встала, вытерла рукавом слезы и сдернула с окна мешок. Дождь все еще лил. Ему показалось, что он не узнает ее после этих рыданий, на ее лице не было никакого выражения. Она откашлялась и всхлипнула.

— Уже утро, — сказала она бесцветным будничным голосом. — Мне пора. Прощай!

Она ушла, не подав ему руки. Его руки были еще мокрые и горячие от ее слез.

Глава восемнадцатая

Прошло два дня, и скальд все время думал только об одном, он никак не мог этому поверить, может, она все-таки пошутила? Но почему же она тогда плакала, эта сильная духом девушка? Ради удовольствия никто не плачет, там, где слезы, там недалеко и истина.