Свет мира

Скальд гадал, куда ему идти, где просить помощи, но сколько он ни ломал себе голову, он неизменно возвращался к одному и тому же решению: ни за какие сокровища он не вернется в Скаульхольт к его обитателям — крупному землевладельцу Гисли, голому язычнику, страшному человекоподобному существу за печкой и старухе, которой так повезло в жизни; все что угодно, только не это. Но каким бы твердым ни было его решение, толку от него было мало. Оно, собственно, ничего не решало. Мысли юноши обратились к старосте, быть может, этот важный господин все-таки сжалится над ним и даст ему хлеба и кофе, хотя с тасканием камней ничего и не получилось. Но когда скальд вошел в поселок, там было пусто и безлюдно. Казалось, все вымерло. Даже дети, еще вчера наполнявшие поселок своими криками и воплями, куда-то исчезли. Что-то ужасное, вроде Страшного суда или нашествия турок, произошло здесь и опустошило этот славный поселок, живший надеждой на то, что кто-нибудь купит его и снабдит людей медом и новыми кораблями; ни дымка над трубой, колеи дороги покрыты белой паутиной росы, история рода человеческого пришла к концу. Странно проснуться в необитаемом селении, не зная, откуда и куда ты идешь, не ведая даже, кто ты такой. Скальд сел на обочине, чувствуя себя совершенно беспомощным в этой опустевшей вселенной, он подпер рукой щеку, дрожа от холода, и стал размышлять о том, как жестоко Бог подшутил над ним. Посидев немного, он снова побрел по безлюдной вечности. Слава Богу, одну ласточку все-таки забыли, она кружила над ближним лугом. Потом взгляд скальда упал на какой-то бесформенный предмет, лежавший впереди поперек дороги. Сначала ему показалось, что это мешок, но, подойдя поближе, он увидел, что это человек. Это был человек, оставшийся один на другой день после светопреставления, после таинственного нашествия турок и Страшного суда, человек, которого забыли на дороге во время гибели мира, он не встал, когда раздался трубный глас, и вот теперь лежал здесь, на проезжей дороге, после того как суд Всевышнего над миром уже свершился; этот человек был мертв или, по крайней мере, спал. Скальд наклонился над ним, чтобы посмотреть, точно ли он мертв. Это был маленький усатый человек, все лицо у него было выпачкано землей и кровью. Он лежал в луже как раз поперек дороги, словно затаив упрямую и суетную надежду, что лошади и повозки, люди и собаки пройдут и проедут по нему. На одной ноге у него был стоптанный ботинок, а на другой — только дырявый грязный чулок. Оулавюр Каурасон решил оттащить покойника с дороги и уложить как следует; с большим трудом он вытащил его на обочину. Но когда юноша уже скрестил покойнику руки на груди, тот вдруг сел. Он открыл мутные налитые кровью глаза и начал оглядываться.

— Ты живой? — спросил Оулавюр Каурасон Льоусвикинг.

Покойник ничего не ответил, пошарил рукой под курткой в поисках бутылки, достал ее, вытащил пробку и начал себя воскрешать; в нос скальду ударил отвратительный запах его лекарства. Отхлебнув лекарства, покойник ожил, он весь как-то странно задергался — лицо, руки, ноги, пальцы; но больше всего кривился на разные лады его рот с усами; внезапно человек вскочил, словно кто-то нажал на пружину. Он оказался крепкого сложения, очевидно, он лишь ненадолго потерял равновесие, так как вообще-то принадлежал к числу людей, умевших держаться на ногах. Он приветствовал скальда долгим судорожным рукопожатием, моргал, шевелил губами, но звуков слышно не было. Оулавюр Каурасон внимательно следил, как человек воскресал из мертвых, — осанна! — это было настоящее чудо. Наконец воскресший начал издавать звуки. Он говорил на каком-то чужом языке, очень нечленораздельно, но отдельные слова все-таки можно было различить, они выныривали, словно скалистые островки, на поверхность этого удивительною потока непонятной неземной речи, ужимок, подмигиваний и шевеления пальцами.

— Как тебя зовут? — спросил скальд.

Незнакомец кривлялся, что-то без конца бормотал, но, сколько скальд ни вслушивался, во всем этом бормотании он разобрал только одно слово: Иисусе.

— Где ты живешь? — спросил скальд. Незнакомцу очень хотелось что-то рассказать юноше, он просто лез вон из кожи, но как ни старался, он смог только пошевелить в воздухе пальцами и сказать:

— Поднять якорь!

Юноша долго ломал голову над этим непонятным ответом, но в конце концов сдался.

— Нет, к сожалению, я не понимаю тебя, — сказал он и печально покачал головой.

Незнакомец тоже был весьма огорчен, что их души не могут соединиться, юноше показалось, что он вот-вот заплачет, однако незнакомец схватил бутылку с живой водой, в отчаянии протянул ее юноше, взял его за руку и произнес:

— Брат мой.