Свет мира

— Не знаю, достаточно ли искренне я верю в Бога и достаточно ли я добр. Со мной произошло чудо, а мне кажется, будто ничего особенного и не случилось. Я даже не испытываю чувства благодарности. А иногда я начинаю сомневаться в том, что добро победит.

— Ну, это пустяки! — заявила девушка. — Какое имеет значение, во что верят пасторы, некоторые люди говорят, что они вообще ни во что не верят. Самое главное, что ты станешь благородным человеком и важным господином, а ты непременно должен им стать, это я тебе говорю. Как можно заставлять человека с твоими руками, твоими глазами и твоими волосами таскать камни? Это позор! Послушай, я знаю, что тебе следует сделать, как только ты напьешься кофе. Ты должен тут же отправиться к пастору Брандуру, он уже старый и, конечно, скоро умрет; скажи ему, что ты хочешь учиться на пастора, чтобы, когда он умрет, занять его место.

Она приняла горячее участие в его делах и была полна решимости сделать из него настоящего человека. Никогда в жизни он не пил более вкусного кофе, и она больше уже не вспоминала, что он ненормальный.

— Ешь скорей баранку, пока эта ненасытная орава не сбежалась, — сказала она.

— Большое спасибо.

— И иди сейчас же к пастору.

Он был готов делать все, что она скажет. Встав из-за стола и поблагодарив ее, он задержался в дверях, не в силах оторвать от нее взгляд. Она подошла к нему близко-близко и заглянула ему в глаза.

— Раз уж тебе так хочется это знать, — сказала она, — ни с кем я не помолвлена. Зимой я была немного помолвлена с одним человеком, уж очень он ко мне приставал, я ничего не могла с ним поделать, но потом он уехал, и я сказала: «Слава Богу, что он уехал! Пусть катится к черту!» Я обручилась с ним просто потому, что мне было скучно, ха-ха-ха! Ну вот, я рассказала тебе даже больше, чем собственному отцу, а все потому, что у тебя такие голубые глаза и такие рыжие волосы. И тебе не стыдно?

Она подошла к нему вплотную, и, пока она открывала дверь, он на мгновение ощутил ее всю и увидел в ее глазах те горячие немые мечты, мелькающие иногда в глазах у девушек, когда они смотрят на мужчину. Потом она захлопнула дверь; юноша стоял на дороге и смотрел как зачарованный на ее дом, точно это был не дом, а неземное видение, — он любил этот дом. Может быть, это было самое прекрасное утро в его жизни.

Глава пятая

Поселок был уже на ногах. Оказалось, что со вчерашнего дня жизни в нем нисколько не убавилось, дети бежали по пятам за незнакомым путником, кричали, что он псих, а то и кое-что похуже, дразнили его за рост и одежду. Они знали множество разнообразнейших проклятий и чудовищных ругательств. Подростки стояли группками, прислонившись к изгородям или стенам домов, засунув руки в карманы, они переругивались друг с другом или же задирали прохожих, иногда они издавали дикие вопли и выли нечеловеческими голосами.

— Следуешь ли ты заветам Христа, дружок? — спросил пастор, снял кончиками пальцев с носа пылинку и чихнул.

Юноша сразу почувствовал, в каком тоне следует вести разговор, и ответил, что с Божьей помощью он надеется следовать заветам Христа, если на то будет воля Святого Духа.

— Хм-хм, — сказал пастор и насторожился. — А кто твои родители?

Оулавюр назвал имена отца и матери, но тут же прибавил, что самыми близкими считает Господа Бога и тех добрых людей, у которых он вырос.

При этих словах лицо пастора сделалось холодным и непроницаемым, он трижды хмыкнул — хм-хм-хм — и спросил:

— А что же привело тебя ко мне, молодой человек?

Юноша рассказал пастору историю своей жизни, подбирая поучительные сравнения и самые благочестивые выражения, какие только знал, особенно он напирал на то, что тяжелый недуг долго приковывал его к постели, в чем явно было доказательство милости Божьей; под конец он прибавил, что самым ценным в этом мире считает душу.

— Божественное откровение всегда было моим утешением, — сказал он. — И я уверен, что связь с Богом — это единственное, что важно для человека. Поэтому я и пришел к тебе и прошу тебя помочь мне.

Пастор рассеянно слушал это жизнеописание и счищал с себя пылинки, но, когда юноша произнес последнее слово, он оставил пылинки в покое и стал серьезным, даже удивился. Он поправил очки и сказал:

— Надо привыкнуть обращаться к вышестоящим на «вы», а обращаясь к государственным служащим, надо прибавлять и их должность. Меня надо называть пастор Брандур Йоунссон, ведь я главный священнослужитель Свидинсвика, и мне все должны говорить «вы».

Юноша думал, что нашел тот единственно правильный тон, каким подобает разговаривать со служителями Господа Бога, и теперь был глубоко разочарован, он вспыхнул от стыда и долго не мог выдавить ни слова.

— О чем ты еще хотел поговорить со мной, дружок? — спросил пастор.

— О том, что я питаю огромную склонность к поэзии, — сказал юноша, стараясь скрыть смущение.