Свет мой светлый

В первую же весну воронка заполнилась до краев водой и со временем стала походить на старую торфяную копанку. Ее опахивали, обсевали вокруг то хлебом, то бураком, то клевером, но тропинка от луга почти всегда сохранялась, как бы ее ни ворочали плугом. По ней, как оказалось, не только люди ходили. Однажды Полине довелось увидеть, вернее, испытать на себе, самый настоящий лягушачий ход. Она свернула на тропу и не сразу поняла, что за брызги веером разлетаются в стороны от ее босых ног. А когда глянула перед собой, то обмерла от изумления и жути — тропа, как холстина на ветру, шевелится, ходуном ходит. Сроду лягушек не боялась, в руки брала, и головастиков ловила, не задумываясь, но перед такой кишащей массой оторопела. Лягушата на ноги наскакивают, тычутся в кожу холодными липкими тельцами. Обезумев, точно животина, загнанная оводами, что бежит куда глаза глядят, Полина с визгом понеслась прямо по лягушачьей тропе, по-цаплиному высоко поддергивая под себя ноги, сразу не догадавшись ни повернуть назад, ни сделать хотя бы шаг в сторону на клевер. Но и свернув с тропы, она еще долго бежала с ознобным прискоком, принимая прохладное щекочущее прикосновение травы за лягушат…

С той поры десятой дорогой обходила Полина воронку и, случалось, во сне испуганно дергала ногами, стряхивая причудившихся лягушат…

Хотя к подобному лягушачьему переселению Полина была подготовлена. Как-то, глядя на головастиков, кишащих в воронке, Петрушка резонно спросил: «А куды они деваюцца?» И не кто иной, а Саня ответил ему с полным знанием дела:

— В лягух обращаются и на луг ускакивают.

То была знаменательная встреча у бомбовины. Полина играла там с успенскими малышами. Ей и самой лет десять — одиннадцать было. Остальным же в компании и того меньше. Не заметили они, как березовские обошли их логом и высыпали на поле оравой, отрезав все пути к отступлению. Малыши сразу притихли и сбились вокруг нее, как цыплята подле квочки, в ожидании своей незавидной участи. Но в рядах грозного противника произошло замешательство. Окружив пленников, березовские как бы раздумывали: стоит ли колошматить такую безоружную мелюзгу? Сами-то они были при дубинках, рогатках и плетках. На большое дело готовились. У верховода за поясом торчал даже самодельный пугач. (Из него он потом по жабам раза два ахнул, к восторгу своего войска и для устрашения противного.) Но руки, конечно, чесались силу проявить. Грозу отвел ненароком мальчишка в заношенной солдатской пилотке и подпоясанный широким брезентовым ремнем. Стоя у края воронки, он крикнул своим:

— Давай сюда, ребя! Тут головастиков больше, на всех хватит!

И вроде не заступился, обидное даже сказал, а все же разрядил обстановку. И воинственный пыл гоготом вышел. «Верно, Санек», — поддержал верховод и повел своих в наступление на безвинных головастиков. Тут уж орава отвела душу, пустив в ход все виды оружия. А братишку Саня будто приворожил: ни на шаг не отходил от него Петрушка, каждое его слово ловил, восхищенные глазенята тараща, и все норовил чем-то уважить. Комья земли во время обстрела головастиков ему подносил и громче всех радовался каждому меткому броску. Но больше всего удивилась Полина, когда Петрушка протянул ему осколок, найденный накануне и предусмотрительно схороненный в землю, как только объявились березовские. Осколки от бомбы были в цене. А этот, остроконечный, с Петрушкину ладонь, был по-своему красив и грозен, и отдать его за просто так, да еще березовскому, было выше даже ее девчоночьего понимания.

Впрочем, братишка очень скоро доказал, что привязанность его не случайная, не с перепугу, как ей тогда показалось. Саня частенько наведывался в Успенку к своему родному дядьке по материнской линии. Завидев его, Петрушка выбегал навстречу и провожал до дядькиного двора либо до конца деревни, если Саня возвращался домой. Несмотря на пятилетнюю разницу в возрасте, которая в отрочестве особо разительная, Саня по-доброму относился к малому. В долгу не остался — настоящий рыболовный крючок подарил (в то время это целое состояние для пацана!) и на рыбалку с собою брал. В семье Саня был младшим. Старшие братья разъехались по городам. И ему по душе была Петрушкина привязанность, она взрослила его в собственных глазах.

Вначале Полина посмеивалась над их дружбой. Не без ревнивого чувства и насмешки в голосе окликала брата, завидев на улице Саню:

— Петя-Петушок, лети скорей, вон твой дружок березовый топает.

Брат бежал со всех ног. А она демонстративно отворачивалась и бралась за первое попавшееся дело по двору. Возвращался Петрушка и выкладывал новости, которые были нанизаны на единую нескончаемую нить: «Саня сказал… Саня сделал… Саня думает… Сане нравится:..»

Не заметила Полина, как со временем и сама стала глядеть на Саню Осокина глазами брата. И пришел день весенний, когда на одной из вечеринок, какие частенько в то время бывали, с гармошкой, с песнями, с ухажерством, Саня как бы невзначай прислонился к ее плечу. Все в ней сжалось от тревожного и сладостного предчувствия…