Свет мой светлый

Оля резко повернулась и, не обращая внимания настоящих рядом людей, уткнулась лицом в Серегину шею.

Пожалуй, это было одно из последних мгновении, когда он чувствовал себя всемогущим.

X

Удар был несильным, упругим. Нос лодки стал забирать куда-то вверх, и Сереге показалось, что сейчас его запрокинет назад, и он инстинктивно сжался и заглушил мотор. Подавшись еще вперед и вверх, как на горку, лодка замерла, слегка покачиваясь. Серега осторожно извлек из кармана куртки круглый фонарь и, осветив нос лодки, привстал. Но не успел он распрямить ног и как следует оглядеться: лодка, кренясь, стала сползать набок по упружистым осклизлым веткам павшего в воду дерева, в крону которого и угодил он впотьмах. Как завороженный следил он за сползающим носом лодки и едва не свалился за борт, когда лодка, освободившись, хлюпнула носом о воду и сильно закачалась на плаву. Серега, потеряв равновесие, упал на сиденье и вцепился обеими руками в борта. В воду же плюхнулся фонарь. Несколько мгновений перед глазами был только угасающий желтый кругляшок тонущего фонаря, а потом тьма сомкнулась и стала вовсе непроглядной. Лодку разворачивало. Затихал плеск потревоженных ветвей. Смыкалась тишина в жутковатое безмолвие…

Серега не шевелился, ощущая, как постепенно им овладевает оцепеняющее чувство одиночества, затерянности, подобное тому, которое пришлось испытать еще в школьном турпоходе, когда он среди ночи отправился купаться в море. Не то чтоб на спор, а просто себя проверить хотелось…

Отплыл чуть от берега и лег на спину. Справа — в полсотне метров берег, хоть и невидимый почти, но ощущение опоры, уверенности, жизни. Слева — подумать страшно: вода, вода… На сотни верст, аж до самой Турции, то есть практически до бесконечности — бездна и тьма… Любая неведомая тварь может тебя схватить — и поминай как звали. Да что там схватить — достаточно прикоснуться. Левый бок онемел, будто растворился: ли кожи, ни мышц, ни ребер не ощущаешь… Одно только обнаженное, беззащитное сердце испуганно гухает в бездну и, как во сне, опоры не находит и все больше проваливается куда-то. Руки и ноги стали невольно подгребать к берегу, который обозначился из темноты шорохом пляжной гальки, а затем и Борькиным хриплым кричащим шепотом: «Сере-ога!» Сердце радостно скакнуло на зов, однако Серега не откликнулся, выдерживая марку бесстрашного испытателя. Но Борька, видно, натолкнулся на его одежду и не думал уходить. Шепот повторился. Зная, что друг теперь не отстанет, и радуясь этому, Серега как можно недовольнее подал голос: «Чего тебе?» — «Ты что там делаешь?» — «Раков ловлю, не видишь?» — «Не вижу». — «Так они ж черные-е…» — «А-а», — протянул Борька, как всегда с запозданием поняв, что его разыгрывают…

Воспоминания о друге детства вывели из минутного оцепенения, и Сереге даже почудилось, что он слышит шорох его шагов на берегу и что вот-вот, в самую неожиданную минуту, Борька окликнет его и спросит как ни в чем не бывало: «Ты что тут делаешь?» А он, Серега, непременно съязвит ему в ответ что-нибудь навроде тех же раков, И он стал придумывать, что бы такое заковыристое сморозить Борьке на этот раз… Но вместо Борькиного: «Сере-о-га-а» — тьма выдавала натужное, приглушенное: «Ы-ы-ы-у-о-о-о!» — словно кто-то звал на помощь ила хотел испугать.

Ознобью хлестануло по спине, и Серега невольно схватился за рукоятку ножа, напряженно прислушиваясь. Он даже не успел понять, откуда исходило это утробное мычание. Не из воды ли? А может, зверь какой зевнул спросонья и завалился себе на другой бок? Но звук больше не повторился, и Серега, стараясь не шуметь, перевел дыхание и смахнул со лба холодную росу пота…

От испуга он как бы наново прозрел. Пояснее проступили берега, все так же вздыбленные темью леса на разную высоту, а меж ними едва различимым прогалом угадывалась река. Только теперь почему-то холмистый берег оказался по правую руку. И тут Серега наконец сообразил, что его лодка дрейфует углом кормы вперед, и вспомнил о моторе.