Я невольно тронул макушку. Четыре года стригся коротко, а недавно снова начал отращивать шевелюру.
– Решил, что пора перемениться.
Доберман скривил губы, обнажив розовые десны. У него-то под тусклой лампой блестела гладко выбритая серая кожа головы.
– Да, я давеча слышал, что копы тебя еще ищут.
Я помрачнел. Уже четыре года в бегах, прячусь за бородой и поддельным удостоверением.
– Тебе чего?
Олаф Доберман был выше многих. Шрам на правой щеке остался после знакомства с ловушкой в чужом городе. А может, памятка от драки на ножах. Слухи ходили разные.
– Думаю, тебе поднадоело прятаться? А, Мики?
– Я привык.
– Ну, у меня, пожалуй, найдется для тебя работенка.
Я рывком оттянул ворот. Все эти годы я вилял и нырял, приставал ко всем экспедициям старьевщиков. Чем больше времени я провожу в необитаемом центре города, тем меньше шансов попасться властям.
– Что у тебя?
Доберман придвинул стул напротив и заговорил хриплым шепотом:
– Собираю партию. Напрямую в сердце города. Выходим в ближайшие дни. Максимум через неделю. Хочешь пристегнуться?
– На что нацелились?
Доберман развернул гибкий экран. Перебирая толстыми тупыми пальцами, вывел на него схему улиц, собранную из материалов аэросъемки и зарисовок старьевщиков.
– Вот на это строение, – ткнул он ногтем.
– Почему это?
– На вид важное, – сказал он так, что ясно было: причины меня не касаются – во всяком случае, пока я не в деле. – Идешь?
Я откинулся назад.
– Тебе ответ прямо сейчас нужен?
Доберман прищемил себе пальцами раздутые ноздри и фыркнул.
– У меня время не лишнее. Говорят, Брандт с компанией приметили это местечко, а я хочу поспеть первым.
Когда-то мы с Корделией имели дело с Эдуардом Брандтом. Его вся тарелка знала. Моральных принципов у него было – как у голодного волка. Впрочем, кто я такой, чтобы судить? Всю жизнь скулил, что надо валить, а при виде «Тети Жиголо» перетрусил и бросил сестренку.
Как бы я ни задирался, но всерьез никогда не ждал, что мне предложат выход с тарелки. Про побег многие судачили, как про выигрыш в лотерею или находку клада. Мало кто ждет, что такое выпадет ему. Мне дали шанс уйти, а я выбрал остаться. И хуже того, отпустил Корделию. Что с ней теперь сталось? Может, погибла. А мне много ли с того пользы? На деньги той остролицей бабы, Ломакс, я продержался пару месяцев. После того едва наскребал на хлеб и понятия не имел, чем буду жить дальше. Вернуться к Калебу и проверить, сдержала ли Ломакс слово прислать еще, я не решился. Надо было на что-то жить, а что я умел, кроме ремесла старьевщика? Только вот стоит ли дело того, чтобы столкнуться лбами с Брандтом?
– Дай мне подумать. – Я вытер ладонь о грубую ткань штанов. – Когда собираетесь выйти?
Доберман показал в усмешке острые зубы.
– Прямо с утра, как только шары наберут половинную яркость, сразу после окончания комендантского часа. Брандт выходит в среду, а я хочу оказаться на добрый шаг впереди. – Он оттолкнул стул и встал. – Пока он соберется, мы на день пути уйдем в лабиринт.
Я почти не спал. С утра вышел из бара и через час при свете разгорающихся уличных шаров выбрался на зады торгового квартала, дыша паром в морозном воздухе. Остатки денег я вложил в теплую шапку и новую парку. Еще купил крепкий рюкзак, затолкал в него сухие пайки, воду в бутылках и приличный спальник. У меня прежде не бывало такого основательного снаряжения, и при мысли об этом я немного расхрабрился. Даже купил себе новый складной ножик. Впервые мне казалось, будто я знаю, что делаю. Потратил все, что имел, зато почувствовал себя профессионалом.
На другой стороне квартала покуривал, прислонившись к борту нарт, Доберман. Нарты – поддон на колесах – были загружены инструментами и припасами, а если что найдем, мы на них же сможем вывезти груз к цивилизованным местам. Воздушные платформы могли себе позволить только самые богатые, да и то лишь для находок. Большую часть артефактов вывозили из города на себе в таких вот нартах. В том числе и поэтому коллекционеры на аукционах платили за артефакты бешеные деньги. Знали, каких трудов стоит их вывезти. И рассказы старых старьевщиков до них доходили: про полы, которые под ногами обращаются в воздух; про немыслимо запутанные лабиринты, где стены сдвигаются и запирают тебя навсегда; про призрачные голоса из теней, заманивающие тебя на погибель. А если этого мало, коллеги-старьевщики не прочь перерезать тебе спящему глотку, просто чтобы присвоить твои находки. Такие, как Эдуард Брандт. Я был уверен, что, прознай Брандт о нашей затее, он до нас доберется. А если так, дело может обернуться круто. Доберман был Брандту не ровня, однако норов у него соответствовал имени, и я знал, что он не пятится от драки. Если нас догонят головорезы Брандта, Доберман встанет насмерть и, скорей всего, угробит нас обоих. Лично я в случае стычки собирался подхватить добычу, сколько смогу унести, и затеряться в городском лабиринте, пока не спадет жар. По мне, лучше сверзиться с края тарелки, чем попасть между этими двумя. Психованные придурки, оба. Громилы, воображающие себя гангстерами.