Свет невозможных звезд

Сопоставив рукав одной оторванной руки с пальто на Брандте, я увидела, что гангстер был вооружен еще и мачете. Отрубленные железные побеги подсказывали, что он прорубался сквозь заросли, а металлический лес дал отпор, искромсав двух мужчин гибкими серповидными ветвями.

Но все это случилось явно не сегодня.

Я сморщила нос. Останки будут лежать здесь, никем не потревоженные, пока не обратятся в мумии. Дополнят экспонаты этого жуткого музея, ссохнутся, как шмат говядины, и в конце концов станут прахом среди руин. Никто их не тронет. Так далеко в город не пробираются даже крысы – обычно им здесь нечего есть.

Движением руки я раздвинула заросли, заставив их подобрать звенящие побеги и освободить дорогу от двери до лестницы на дальнем конце помещения. Эддисон, видя это, вздернула бровь, но от комментариев воздержалась.

Поднявшись наверх, мы нашли круглую комнату управления – ровно там, где говорила мне песня тарелок. Стены и пол были из мутно-голубого вещества тарелок, а центральная колонна белая, как из мрамора. Мне оставалось только вставить подвеску в колонну. Эддисон заняла позицию у входа, откуда держала под прицелом всю комнату. Взгляд ее рыскал, высматривая угрозы и пути отхода.

Я прошла к противоположной стене, где спиной к полупрозрачной опоре сидел человек. И меня словно током ударило, когда я узнала в нем Мишеля. Тонкие, как водоросли, нити протянулись от его глаз, ноздрей, ушей к белой колонне. С часто бьющимся сердцем я присела перед ним на корточки. Должно быть, они с Доберманом пришли сюда в поисках артефактов – как и рассказал мне в Интрузии Ник – и напоролись на Брандта. Я протянула руку. Щека показалась мне теплой на ощупь, и грудь поднималась и опускалась в ленивом ритме крепкого сна. Он, как и мертвецы внизу, провел здесь много дней. Подбородок оброс щетиной, а нос мой уловил кисловатый запашок старого пота и немытой кожи.

– Кто здесь?

Голос у него был сухой, придушенный проникшими в горло лозами.

– Это я.

Я смахнула осевшую у него в волосах пыль, но даже не попыталась сорвать проросшие в него нити.

– Помоги!

– Не могу. – Я разогнула ноги и потерла ладонь о ладонь. – Пока не могу. Мне сначала надо кое-что сделать.

Развернувшись на каблуках, я сняла с себя подвеску. Песня тарелок в голове притихла до обнадеженного шепота, слабого, как всепроникающий шорох космических лучей. Я покачала голубой камень на кожаном шнурке.

– Вы этого хотите?

Я ощущала их нетерпение, словно подходила к концу долгая ночная вахта. Сейчас исполнится их предназначение, сбудется судьба. Я, сцепив зубы, шагнула к колонне.

– Вам придется за это заплатить.

Интрузия намеревалась использовать тарелки как спасательные шлюпки. Она полагала, что я смогу убедить плоские миры сдвинуться с места и направлю их – вместе с пассажирами-людьми – прочь от надвигавшейся катастрофы, следом за очажниками в раскол реальности и в неизвестность по ту сторону.

У меня были другие планы.

– Может, Интрузия меня и сделала, но она мне не хозяйка, – сказала я.

Я прижала голубую подвеску к мрамору колонны. Она утонула в камне, а я еще подтолкнула ее большим пальцем.

– А теперь, – обратилась я к шепчущим в голове голосам, – я знаю, у вас есть когти. Вы их умело скрывали, но я их чувствую под каждым зданием, в ткани каждой тарелки. Я про них знаю. – Шагнув назад, я возвела раскрытые ладони к пололку. – А теперь я хочу их увидеть!

Я висела в пустоте.

Через центральную опору я соединилась с тарелками и видела теперь модель, но достаточно убедительную. Мне, в отличие от Мишеля, не пришлось телом врастать в вещество тарелки. Достаточно было приложить ладонь к прохладному камню, чтобы настроиться на групповое сознание миниатюрных миров.

Увиденное меня напугало.

Тарелки имели связь со всеми творениями технологии очажников. Все древние изделия, раскопанные в глубинах брошенных городов, стали шпионами, рассеянными по всем заселенным мирам от Земли до дальних звезд. Все, что видели, ощущали и улавливали, они передавали в центр.

– Что это за твари? – спросил Мишель.

Его образ парил рядом со мной, одежда лениво колыхалась на несуществующем ветру.

Я заставила себя обратить взгляд на отвратительные подобия драконов, рвущих туман гипера.

– Их называли чистильщиками. – Информация сама вливалась в мою память. – Это из-за них очажникам пришлось построить Кинжальный флот.

– Господи…

Мускулистые тела драконов парили, взмахивая крыльями. Их число множилось с каждой секундой.

– Они долго ждали.

Мишель не мог оторвать от них глаз.

– Чего ждали?

Я покосилась на него:

– Нас. – И увидела, как он дрожит.

– Их можно остановить? – спросил он.

Я поскребла нижнюю губу передними зубами. Из миров человечества поступали дурные известия.

– Холодной часовни уже нет, – сказала я, наугад выхватывая капли из потопа. Голос у меня дрогнул. – И Земли тоже.

Я только раз была на Земле, но в памяти стояло множество картин, и я распознала в себе тоску по силуэтам Рима и Токио, по улочкам Парижа, по влажному блеску Венеции и Лондона.