— Ты удивительно точно схватил суть существования долгоживущих. Да, это правда. Все уже было, все снова будет, когда этого захочешь, — Ирина огорченно вздохнула, — ничего не свято. Вообще, человек после ста лет — не человек…
Недаром люди держатся группами, переходя из жизни в жизнь. Они называют это человеческими чувствами, близостью. А на самом деле — это просто неспособность установить новые отношения.
И все потому, что, прожив не одну жизнь, перемерив разные тела, понимаешь, — все в мире относительно: любовь и ненависть, доброта и злоба, прекрасное и отвратительное. Нет никаких ориентиров, никаких критериев кроме собственного желания. Но вот беда, понимание этого лишает всяких желаний. Оттого то и посмеиваются над тобой вновь рожденный, потому, что ты платишь абсолютным за относительное.
— А ты сама, Ирина? — внимательно посмотрев на нее, спросил Максим, — Разве ты не держишься за это глупое относительное? Раз ты такая умная, умудренная жизнью… Зачем это тебе?
— Понимаешь… Действительно, чувствуется многолетняя практика, — Ирина замолчала, задумалась. — Ты правильные вопросы задаешь, Максим, прямо в точку. Когда до тебя доходит относительность всего, мир раскрывается вокруг от края и до края. А ты сам делаешься маленькой, незначительной и ненужной точкой, которая просто смотрит, плавно летя в потоках восприятия.
Просто смотрит, не оценивая, не мысля, не живя. И тогда годится все, что угодно, лишь бы эту пустоту вновь сделать полной, восстановить границу.
— Иными словами…
— Мир — театр, люди — актеры.
— Это было и раньше. Эти слова принадлежат доисторическому писателю семнадцатого века от Рождества Христова. Уже тогда это было.
— Но в то время люди не переходили из жизни в жизнь, и не проводили в одном теле сотни лет. А главное, в эту пустоту вокруг могли заглянуть лишь единицы.
Самозваный пророк запретил в поте лица добывать свой хлеб, наградил долгой жизнью и дал понять основы собственной сущности. Теперь, по воле доброго Князя Цареградского, да будет он трижды славен и благословен, эта непереносимая пустота окружает тебя, стоит лишь на мгновение забыться и перестать творить никому не нужную мелкую клоунаду.
Мы все давно стали живыми трупами, которые изображают людей, чтобы не сойти с ума от осознания того, что сами давно мертвы как горячие, чувствующие, стремящиеся к чему-то существа.
Ирина замолчала. Максим притянул ее к себе, она положила голову ему на колени. Он стал гладить ее по рыжим волосам, словно ребенка.
— Ты хороший, Макс, добрый… Хоть и не любишь меня совсем… — сказала она.
— И все же, что случилось с Толиком?
— Мы поругались. Я сказала, что он полный ноль, что спала с тобой. — Ирина жалко посмотрела на Максима. — Я была зла на тебя. Мне хотелось достать тебя хотя бы так. Толик просто взбесился. Он принялся грязно ругаться, попытался меня бить. Я ударила его, свалила с ног. Он хоть и выглядел грозно с виду, был просто студнем. Заперла его в комнате, вызвала «тачку» и улетела. Он долго ломал дверь, потом, наконец, выбрался, сел на свой драндулет и погнался за машиной аэротакси.
Тут или сработала автоматика, или шлемоголовые, наконец, проснулись…
Из сияющего зенита вынырнула пара люггеров Теневого Корпуса. Толик, у которого индикаторы были не просто красными, а пунцовыми, попытался удрать. При маневре его глайдер врезался в воду и пошел ко дну. Потом его достали… Толик умер до удара, от страха. Остановилось сердце.
— Как я понимаю, ты была этим не слишком расстроена…
— Да, пожалуй. Мне тогда так казалось. Но через пару дней у меня на браслете стал коротко, на мгновение, вспыхивать красный огонек. Мне не помогало ничего. Ни душеспасительные беседы с гуру, ни чтение мантры. Я чувствовала себя убийцей…
— Ты испугалась, и приехала ко мне… Кстати, где твой браслет?
— Где-то на улице…
— Обязательно надо будет получить новый, — предостерег ее историк.
— Да… Я чувствовала, что только ты сможешь мне помочь. Если не вылечить, но хотя бы защитить от полуроботов из Корпуса.
— Могу… — ответил Максим, чувствуя себя подонком. — Как ты узнала адрес?
— Земля, ВИИР, Величко — исчерпывающие сведения, — Ирина улыбнулась.
— А что за представление ты устроила у дома?
— Да, глупо получилось, — вздохнула Ирина, выгибаясь и поворачиваясь, как большая кошка. — Но тебе ведь понравилось.
Она хитро взглянула на Максима.
— В общем-то, да, — согласился он.
— У тебя стоял, как лом, когда ты нес меня, слабую и покорную…
— Хитрую и коварную, — в тон ей добавил Максим.
— Ну, не без этого, — согласилась Ирина. — Правда коммуникатор я в снег уронила не специально. А там оставалось только надеяться, что ты никуда не улетел.
Дурацкое изобретение поляризационные ставни. Изнутри видно, что делается снаружи, а из дома ни одни лучик не выйдет. Есть свет, не света — окна все равно темные. Я думала ты дома, даже такси отпустила.
— Зачем?
— Чтобы не прогнал, — призналась она.
— Давай спать, — предложил Максим.
— Как скажешь, милый, — сказал Ирина.
Через некоторые время, сквозь сон, Максим услышал, как она плачет.
— Что случилось? — спросил он, зажигая свечу.