Свет очага

Другие принимали смерть, хоть и не без попыток сопротивления, но они-то понимали хотя бы, что происходит. Парашка же, затеявшая в обреченной толпе прятки, лишь тогда увидела свою смерть, когда мать с нею на руках погнали к оврагу. И тут своим наивным, ребяческим упорством, пытаясь помешать тому, что ее ожидало, она запевает, надеясь образумить, умилостивить смерть и тех, кто обрек их с матерью, не зная, что главные каратели далеко и не видят, не слышат ее и ничего о ней не знают и знать не захотят. И медленно-медленно поднимется рука матери и зажмет этот поющий ротик, и слезы девочки польются на материнские пальцы. Вот этой оборвавшейся, до самого конца своего не понимающей смерти, жизни крохотного существа не сможет уже никогда забыть Назира, растравляя душу этим обременительным, страшным грузом памяти и через нее по-настоящему уясняя цену и смысл бытия и небытия. В чем же заключался смысл ее собственного, пассивного будто бы пребывания среди воюющих? А именно во всем ею увиденном и пережитом. В том, что она вернулась невредимой сама и сберегла три слабых огонька, частицы существ любимых людей: Касымбека, Светы, у которой осталась маленькая дочь, теперь ставшая дочерью Назиры, и Абана, заменившего ей Касымбека и также погибшего, но успевшего заронить в нее искру новой жизни. Она выжила и вернулась из пламени войны не сломленная и не опустошенная, чтобы не оборвались голоса этих троих и след их на земле. В этом возвращении — ее спор со смертью, так долго и настойчиво окружавшей Назиру на ее затянувшемся пути домой. Она познала достаточно потерь и горя, но заботы о живом и созидающем охватывают ее слишком плотно и прочно, что естественно и несомненно, как дыхание, все ее помыслы должны быть обращены к жизни, не дожидаясь, пока затянутся раны. Назира — это неделимая частица от плоти своего народа. Недаром основной вопрос ее военного опыта находит свое разрешение в опыте и мудрости народной, в давнишней истории двух влюбленных: Енлик и Кебека и вражды родов Найман и Тобыкты. Кебек бежал с просватанной за другого Енлик и укрылся с нею в горах. Разъяренные родичи девушки, мстя за свою честь, разыскали и жестоко казнили обоих. Родичи юноши не посмели с ними воевать и не стали требовать кун — плату за убитого. В том был свой расчет. Понемногу и настойчиво тобыктинцы стали оттеснять найманов с лучших земель и источников. Позор за эту неправедную гибель пал не только на головы жестоких судей. Весь род Найман разделял его с ними, не смея поднять глаз на недавних соседей и друзей, и они отступали, беспрекословно подчиняясь отныне воле тобыктинцев.