Мы со Светой вцепились в Борю и Шурика, боясь, как бы они не выпрыгнули на ходу. Невыносимо было слышать их душераздирающие крики: «Мама, мама!» Я судорожно обхватила Шурика за плечи, но он с невероятной для малыша силой дважды вырывался из моих рук и бросался под ноги женщинам, столпившимся у перекладины в дверях, пытаясь пробиться наружу.
Крики и вопли женщин еще больше взвинчивали детей.
— Рая! Рая! Ну еще! Еще! — кричали из вагона, хотя и знали, что их не услышат. — Маша, быстрее, ну давай, давай!
— Не видишь, что ли! Останови же!
— Ослеп, проклятый! — ругали они машиниста паровоза.
От беспомощности, отчаяния, злости многие стучали ногами об пол, колотили кулаками по стене вагона, плакали, хватались за головы, кому-то стало плохо. Но поезд не остановился. Наоборот, он мчал все быстрее и быстрее. Теперь женщины, бежавшие из последних сил, начали отставать. Вскоре, то ли выдохшись, то ли совсем потеряв надежду догнать нас, две из них бессильно и сломленно опустились на землю. Только несчастная Ираида Ивановна продолжала бежать. Но и она стремительно отставала, и сколько могли мы видеть ее, она все бежала
Поезд, не шелохнувшийся со вчерашнего дня, теперь летел, гнал на всех парах, но этому никто не радовался. И, как только Ираида Ивановна исчезла, канула в зеленом пространстве, в вагоне нависло гнетущее молчание. Не было сил смотреть в глаза друг другу, какая-тв неумолимая вина легла на каждого из нас, ссутулила плечи. Даже дети Ираиды Ивановны притихли и подавленно молчали вместе со всеми. Может, поняли они, какая страшная беда свалилась на них, или устали от долгих слез — не знаю, но они съежились, понурые сидели, жалкие. Изредка содрогаясь и судорожно всхлипывая, они переглядывались и все теснее, крепче жались друг к другу.
Вскоре Елизавета Сергеевна, оправившись немного, взялась решать судьбу двух этих ребятишек.
— Я сомневаюсь, что Ираида Ивановна сможет нас догнать, — сказала она с какой-то бесцеремонной уверенностью. — Сами знаете, какая сейчас обстановка. Страна — на военном положении. Что мы должны? Мы должны позаботиться о судьбе малышей. Прошу, товарищи, у кого какие будут предложения?
Но никто не отозвался. Женщины молчали. И только когда одна из нас робко подала голос, пытаясь высказать какие-то соображения, все, перебивая друг друга, заговорили разом.
— Оставим на следующей станции, там и дождутся свою мать.
— Ты что, в своем уме? Нет! Оставить несмышленышей одних! Да они же пропадут!
— Я же не на улице предлагаю их оставить. Мы поручим начальнику станции…
— Где уж начальнику станции в такой суматохе с детьми возиться. Сказала тоже…
— Довольно, хватит! — неожиданно оборвала Алевтина Павловна споры. — До Москвы они поедут с нами. А там посмотрим.
Все быстро утихли, соглашаясь с решением Алевтины Павловны и как-то по-новому поглядывая на нее. Так просто и твердо взяла она ответственность за осиротевших детей. Голос ее звучал по-новому, глаза смотрели с мрачноватым и неподдельным спокойствием.
— Ну, что ж, ладно.
— О чем говорить-то! Пусть, конечно, доедут…
— Не оставлять же ребятишек на произвол судьбы, — с облегчением заговорили теперь.
— Хорошо, очень хорошо! Теперь вот что, — дребезжащий фальцет Елизаветы Сергеевны был слышен по всему вагону, — в таком случае нужно детям назначать опекунов.
— Каких еще таких опекунов? Все будем за ними смотреть.
— Да, все позаботимся!
— Нет, товарищи женщины, так не пойдет. У семи нянек дитя без глазу. Нужно, чтобы кто-то персонально отвечал за них, — возразила Елизавета Сергеевна. — Могут случиться непредвиденные обстоятельства. У нас немало бездетных женщин. Света, Шурика возьмешь себе ты. А Лиде поручим Борю. Есть возражения?
Возражений как будто не было.
— Боренька, мальчик мой, иди к тете Лиде. Теперь ты будешь с тетей Лидой. Слушайся ее, — слащаво сказала Елизавета Сергеевна.
— Я не хочу. Не пойду. Не уйду от Шурика! — заревел Боря.
Его принялись уговаривать, но это не помогло, мальчик крепко вцепился в руку своего брата.
— Не пойду, я с Шуриком буду, — заливался он слезами.
— Да оставьте вы ребенка! Пусть будет с братом. Мы с Назирой за ними присмотрим, — не вытерпела Света, с неприязнью глядя на Елизавету Сергеевну.
Боря еще долго всхлипывал, потом он успокоился и заснул, приткнувшись к боку старшего брата.