Свет очага

— Не бойся, миленькая… Не бойся… — это голос тети Дуни гудел надтреснутым колоколом.

11

Не я одна, все вокруг были охвачены тяжкой тревогой. Жителей деревни загоняли во двор какого-то большого здания, то ли бывшей конторы, то ли школы, не знаю. Ни дряхлых стариков, ни грудных младенцев — никого не оставляли. Мужчин было немного, в основном старики, женщины и дети. Может быть, их, ребятишек, пощадят?

— Не тронут, поди, баб и детишек-то, а?

— В чем же они виноваты?

— Будут они искать тебе виновных.

Говорят, бормочут, чтобы успокоить себя, поддержать слабеющие силы. Иные похожи на сумасшедших: не понимают уже, что лепечут.

Во дворе становилось тесно, а людей все пригоняли. Шли одетые по-зимнему, неуклюжие бабы, с узлами и котомками. Пригнали женщину с шестью детьми. Одного малыша она несла сама, другого — ее десятилетний сынишка.

Нас охраняли часовые с автоматами наизготовку. Среди них были не только немцы, но и русские в формах полицаев. К одному из них обратилась какая-то женщина:

— Лука Саввич, скажи правду, бога ради, что же теперь с нами будет?

Но полицай заорал, грубо оборвал ее:

— Молчать! Не велено разговаривать!

Голос его показался мне знакомым.

— Нашли, у кого спрашивать. Это же гад ползучий, Усачев. Он хуже фашиста, — буркнул кто-то.

Каждый был занят собой, никто не обращал на меня внимания, лишь порой я ловила на себе быстрые удивленные взгляды. И только одна синеглазая бабенка с курносым носом прилипла вдруг ко мне.

— Ты откуда пришла?

Я промолчала.

— Ты же не из нашей деревни, не с энтих мест. Кто тебя сюда пригнал?

— А я ее недавно у Герасимовны углядела. Вишь, нерусская она, — задребезжал поблизости женский голос.

Я узнала Дарью, которая прибегала сегодня к старухе.

— Видно, не понимает по-нашему. Молчит, как истукан. Чего ты, не можешь сказать, кто ты и откуда? — опять пристала ко мне Дарья.

Мне было не до разговоров. Я упрямо молчала.

— Глянь, молчит! Немая или языка нашего не знаешь? И брюхо у нее выпирает, — сказала курносая.

Кто-то из мужчин сердито оборвал ее:

— Ну чего вы к ней пристали, шалавы! Всех в одну яму зароют. Там и познакомитесь поближе.

Привели еще одну группу, тоже в основном стариков, детишек и баб. Нас прижали к самому забору в конце двора. Вдруг опять наперебой загремели выстрелы. Люди вытянули шеи, загалдели:

— Ваня Шестаков убежал.

— Подстрелили его.

— Нет, живой.

— Вот упал. Ой, убили!

— Нет, живой. Снова вон побежал.

— Эх, добрался бы до оврага…

Я ничего не видела, поняла только, что кто-то в отчаянии бросился бежать. Я бы не решилась на такой шаг, мне казалось, что спастись можно лишь здесь, в людской гуще.

— Эх, упал!..

— Убили бедолагу. Зачем было бежать дураку!

— Может, это мы дураки, а не он. Ждем, когда нас перебьют, как скот.

— Да что вы, Иван Федорович. Безвинных-то людей…

— Слободку вон дотла спалили, людей всех перебили. А мы чем лучше их?

Страшный смысл этих слов как-то не доходил до моего сознания. Я растерянно озиралась вокруг, потеряв из виду в многолюдной толпе тетю Дуню и от этого чувствуя себя совсем одинокой. Потихоньку начала протискиваться, искать мою старуху — не могла без нее.

— Наташка! Наташка! А я тебя сразу узнала, вот!

Голос девочки показался мне знакомым. Да это же певунья Парашка! Она беззаботно «гуляла» в толпе и, подойдя к Наташе, схватила ее за подол.

— Ты когда пришла, Наташка? — Наташка угрюмо молчала, но Парашка не оставляла ее. — Наташка, ты почему перестала приходить к бабушке? Я приходила к бабушке Дуне. Часто приходила. А ты не приходила. Давай играть в прятки? — дергала она Наташку за рукав.

Осунувшееся, застывшее от горя личико Наташи не оживилось.

— Не надо. Не хочу я, — вяло отмахнулась она.

— Чуть-чуть поиграем, а, Наташка. Давай, я спрячусь? А ты ищи. Ну, закрывай глаза. Ну же! — не отставала Парашка.

Всегда вызывала радость во мне эта девчушка, но теперь меня всю передернуло от ее беспечности. Играть в прятки в толпе этих мрачных людей, каждый из которых с минуты на минуту ждет смерти… все равно что резвиться в комнате, где лежит покойник…

Мать Парашки, видно, почувствовала то же самое.

— Ты будешь стоять спокойно или нет? — злобно сказала она и шлепнула девочку.

Парашка разревелась, мать испуганно подхватила на руки, забормотала что-то ей на ухо, жадно и торопливо целуя. Вскоре раздалась команда:

— Пятьдесят человек — вперед!

Но вместо того чтобы выйти вперед, люди стали пятиться, панически теснить задних. Никто не слушал сердитых окриков часовых. Мне в толпе не было видно, но слышно было, как солдаты и полицаи стали ударами прикладов выгонять людей вперед. Один из них считал.

— Дурачье! Скорее выходите! Кто первым выйдет, того раньше отпустят. Ну! — закричал грубо и весело Усачев.

Многие хлынули вперед. Я тоже подалась было за ними, но тетя Дуня схватила меня за рукав:

— Не лезь! Ты что — совсем спятила?

Отобранных увели куда-то солдаты с автоматами. Во дворе оставалось еще около сотни человек. Теперь они гадали об участи первых.

— Куда это их?

— За деревню вышли.

— Может, на работу какую?

— А грудных детей — тоже на работу?

— Может, просто проверять будут?