Он повернулся и в задумчивости пошел домой. Минувший день нисколько не оправдал его надежд, но все же - и на это не жаль потратить многие дни - он как-то сблизился с Мейзи. Остальное было лишь делом времени, а награда стоила того, чтобы терпеливо ждать. И теперь он вновь безотчетно направился к реке.
- Как она сразу все поняла, - сказал он, глядя на воду. - В мгновение ока нащупала больное место и выкупила мою грешную душу. Боже, как быстро она все поняла! И сказала, что я лучше ее! Лучше ее! - Он рассмеялся, думая о нелепости этой мысли. - Едва ли девушки хотя бы смутно догадываются, какова жизнь мужчин. Нет, не догадываются, иначе... они не стали бы выходить за нас замуж.
Он вынул подарок Мейзи и смотрел на него, словно на какое-то чудо, на залог душевного понимания, которое в конце концов завершится полнейшим счастьем. Но до тех пор Мейзи беззащитна в Лондоне и окружена опасностями. А среди этого многолюдия, как в дикой пустыне, опасностям нет числа.
Дик обратился к Судьбе с бессвязной мольбой, будто язычник, и бросил серебряную монетку в реку. Если суждено стрястись какому-нибудь несчастью, вся тяжесть падет на него и не коснется Мейзи, потому что у него нет сокровища драгоценней этого трехпенсовика. Пускай это просто мелкая монетка, но ее подарила Мейзи, и Темза приняла жертву, так что теперь наверняка удалось умилостивить Судьбу.
Бросив монетку в воду, он на время освободился от мыслей о Мейзи. Он сошел с моста и, насвистывая, поспешил домой, потому что после целого дня, впервые проведенного наедине с женщиной, испытывал сильную потребность в мужском разговоре средь клубов табачного дыма. И куда более заманчивое желание охватило его, когда перед ним, словно призрак, возник "Барралонг", он мчался, рассекая волны и подняв все паруса, в те широты, над которыми сияет Южный Крест.
Глава VIII
Было два у Гайаваты,
Как сказал я, верных друга,
Музыкант был Чайбайабос
И силач великий Квазинд.
"Гайавата"
Торпенхау нумеровал последние страницы какой-то рукописи, а Нильгау, который зашел сыграть в шахматы и остался потолковать о политике, просматривал начало, отпуская пренебрежительные замечания.
- Это довольно-таки выразительно и бойко, - сказал он, - но серьезного разбора политического положения в Восточной Европе здесь и в помине нету.
- Мне лишь бы настрочить сколько требуется, и дело с концом... Тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять - ну вот, как будто и все? Получится одиннадцать или двенадцать столбцов отменной брехни. Ого! - Торпенхау сложил листки в стопку и замурлыкал себе под нос:
- Ягнят продаю, продаю ягнят,
Но будь я, как сам король, богат,
Я не стал бы кричать: "Продаю ягнят!"
Вошел Дик, держась самоуверенно и даже несколько вызывающе, но чувствуя себя на верху блаженства.
- Вернулся, наконец? - спросил Торпенхау.
- Допустим. А вы тут что поделываете?
- Работаем. Слушай, Дикки, ты ведешь себя так, будто тебе принадлежит весь Английский национальный банк. За воскресенье, понедельник и вторник ты ни разу не взял в руки кисть или карандаш. Это сущее безобразие.
- Замыслы приходят и уходят, дети мои. Они исчезают, как дым, когда мы с вами покуриваем табачок, - возразил Дик, набивая трубку. - И более того... - Он нагнулся и сунул в камин бумажный жгут. - Аполлон далеко не всегда натягивает тетиву своего лука... Нильгау, к черту ваши дурацкие шуточки!
- Здесь не место проповедовать теорию вдохновения свыше, - сказал Нильгау, вешая обратно на гвоздь огромные, хитроумно сделанные мехи, которыми Торпенхау раздувал огонь в камине. - Мы же предпочитаем грубые орудия ремесла. Во! То место, на котором сидят.
- Не будь вы этаким жирным здоровяком, - сказал Дик, озираясь в поисках оружия, - я бы вас...
- Не смейте затевать здесь возню. В прошлый раз вы разворотили половину мебели, когда перебрасывались подушками. Дик, поздоровайся лучше с Дружком. Ты только погляди на него.
Дружок спрыгнул с дивана и терся о колени Дика, царапая когтями его башмаки.
- Славный ты мой! - воскликнул Дик, подхватив песика на руки и целуя его в черную отметину над правым глазом. - Как делишки, Дружочек? Этот урод Нильгау прогнал тебя с дивана? Куси его, мистер Другс.
Дик усадил песика на живот Нильгау, который всей своей тушей развалился на диване, и Дружок принялся его трепать, словно хотел растерзать в клочья, покуда толстяк не придавил его подушкой, после чего песик притих, часто дыша и высунув язык всем напоказ.
- Сегодня утром, Торп, прежде чем ты продрал глаза, этот проказник Дружок успел сделать вылазку на улицу. Я видел, как он лебезил перед приказчиком мясной лавки на углу, когда тот отпирал двери. Можно подумать, будто хозяин его голодом морит, - сказал Дик.
- Ну-ка, Другс, признавайся, правда ли это? - строго вопросил Торпенхау.
Песик забился под подушку, выставив лишь упитанный белый задик, словно этот разговор его более не интересовал.
- Сдается мне, что еще один блудливый кобель тоже совершил сегодня вылазку, - заметил Нильгау. - Чего ради ты вскочил ни свет ни заря? Торп полагает, что ты собираешься купить лошадь.